Глава 16

Наутро Артём проснулся с туманом в голове. Вчерашнее казалось ему кошмарным сном, и он не хотел верить в реальность случившегося. В глубине души он всё-таки надеялся, что всё это ему примерещилось. Однако, собираясь на занятия, Артём с ужасом понял, что потерял студенческий билет, который всегда носил с собой. Он был уверен, что билет упал в подъезде во время схватки. «Его уже отнесли в милицию», – от этой внезапно появившейся мысли Артём в бессилии опустился на кровать. Он уже почти убедил себя, что стражи порядка пришли за ним в университет и, не найдя его там, вот-вот заявятся к нему домой. Артём обратно лёг в ещё не остывшую постель и зарылся в неё с головой, словно одеяло могло защитить от нависшей над ним угрозы.

Воспалённое воображение рисовало чудовищные картины. Вот его со скрученными руками ведут на глазах у изумлённой хозяйки и соседей к патрульной машине. Он тщетно пытается объяснить, что это получилось как-то само собой, помимо его воли, что во всем виновато ОНО, что он был пьян, наконец, но никто и не слушает его.

«Негодяй! Насильник! Мразь!» – слышит он за собой клеймящие, удивлённо-негодующие возгласы.

Артём свернулся калачиком и ещё глубже ушёл в постель. Ему казалось, что все вокруг уже знают о его поступке. Он явственно ощутил опасную, засасывающую пустоту вокруг себя. «А что, если она так и не пришла в чувство?» – мороз пробежал по коже.

Помучив себя и вконец обессилев, Артём заснул тяжёлым сном. Сон оказался, пожалуй, мрачнее и болезненнее, чем явь. Приснилось, что он – дома, открывает альбом, где хранились все его фотографии с детства, чтобы якобы выбрать фотку для нового студенческого билета. Но альбом – пустой, вернее, на снимках – одни чёрные пятна... Чёрные пятна вместо людей, вместо одноклассников, вместо матери, вместо самого себя – словно после большого пожара... Артём проснулся в холодном поту и понял, что серьёзно заболел.

Он не появлялся в университете почти три недели. Когда наконец переступил порог аудитории – бледный, исхудалый, с воспалёнными глазами – его немедленно вызвали в деканат.

– Молодой человек, вы, как я вижу, сожалеете, что поступили и упорно добиваетесь отчисления, – зрачки у замдекана неестественно округлились под толстыми стёклами очков (у Артёма же стали подгибаться колени). – У вас 78 часов пропуска. Если завтра же не принесёте справку, можете собирать чемоданы...

У Артёма словно гора свалилась с плеч. «Значит, о случившемся не знают!» – он почти уже не слышал замдекана, предъявляющего ему и другие ультиматумы.

Артём вышел, неся на спине тяжёлый взгляд второго человека на факультете, которого студенты побаивались больше первого. Однако на душе у него было легко. Справку он не принёс, но деканат всё-таки воздержался от крайних мер, дав Артёму шанс исправиться. Правда, некоторые преподаватели стали относиться к нему с явной недоброжелательностью, недвусмысленно давая понять «прогульщику», что сдавать экзамены будет совсем непросто.

Особенно невзлюбил Артёма прыщеватый доцент по истории Римского права. Перед началом лекции он оглядел аудиторию и остановил недоумённый взгляд на Артёме:

–Вы кто?!

– Студент... – невозмутимо ответил Артём.

– А почему мы не знакомы? Значит, вы – плохой студент...

Артём начал было возражать, что незнакомство само по себе не может служить критерием для подобной оценки, но преподаватель резко прервал его...

– Не лезьте в бутылку, молодой человек. Вы бы ещё к самому концу семестра явились. Я не представляю, как вывернетесь на экзамене, – козлиная бородка доцента нервно затряслась.

– А почему помещение не проветрено, юноша? – перед тем, как презрительно отвести взгляд, неожиданно бросил доцент.

Надвигающаяся на Артёма невидимая угроза постепенно стала обретать контуры.

Глава 17

До сессии оставалось меньше месяца. Артём лихорадочно готовился к экзаменам, пытаясь наверстать упущенное. Он часами просиживал в библиотеке за книгами, ворошил гору литературы по римскому праву, теории государства и права, правоохранительным органам...

Артём старался не вспоминать жуткий эпизод в подъезде, но образ женщины, как наваждение, то и дело вставал перед глазами, застилая собою всё. Не оставляла также навязчивая мысль, что за ним вот-вот придут милиционеры с его студенческим билетом. Клеймя себя за слабость, Артём готов был пожертвовать многим, чтобы раз и навсегда вычеркнуть этот эпизод из своей жизни, а главное – из памяти.

«Прав всё-таки Фрейд – всё решают инстинкты. Разум и воля – ничто перед ними... А совесть что? Да, я сейчас раскаиваюсь перед угрозой и под воздействием другого, более сильного инстинкта – инстинкта самосохранения, но где гарантия, что всё это не повторится, если снова окажусь один на один с женщиной?..» – Артём невольно представил себя наедине со своей мучительницей и почувствовал, как сжимается сердце. Нет, она не отталкивала его, несмотря на тяжёлые воспоминания и пережитые страдания. Наоборот – сейчас, когда опасность отдалилась, он по-прежнему подспудно желал её и, пожалуй, с ещё большей силой...

Однажды Артём засиделся в библиотеке допоздна. Текст перед глазами расплывался, а перенапрягшийся мозг отказывался воспринимать ещё что-либо. «Пора уходить», – говорил он себе, но, словно загипнотизированный, никак не мог сделать над собой усилия, чтобы подняться... Вдруг ёкнуло сердце, и предательская дрожь пробежала по всему телу – в двери читальни вошла Она! Сейчас он предпочёл бы превратиться в маленькую мышку и укрыться в ближайшей щели на полу. Она подошла и не то что с упрёком, а, скорее, с досадой, но добродушно и незлобиво спросила:

– Что ж вы, господин студент, заставляете так долго ждать себя. Я думала сами придёте, попросите прощения.

Артём чувствовал себя кроликом, парализованным взглядом удава.

– Вы боитесь меня?.. Вы думаете, что я испорчу вам жизнь? Откровенно говоря, найдя на следующее утро ваш студенческий билет рядом с моей разбитой косметичкой, я решила заявить на вас в милицию. Но пожалела – вы так молоды, и, признайтесь, никогда не общались с женщиной...

Артём залился густой краской. Он не смел поднять голову и взглянуть на свою мучительницу.

– Я не держу на вас зла, но запомните, цинизм, которым вы так опрометчиво вооружились, копьё обоюдоострое и рано или поздно пронзит вас же насквозь. Не зарьтесь на чужое, не хватайте то, что не принадлежит вам, а с женщинами ещё успеете наладить отношения, – она засмеялась коротким смешком...

– Проснитесь же! – почему-то вдруг сказала она совершенно другим голосом и, легко коснувшись его плеча, исчезла, растворилась в воздухе.

Артём очнулся. Над ним стояла библиотекарша:

– Закрываемся, молодой человек. Вы спите уже четверть часа. Не стоит надрываться – гранит науки ещё успеете перегрызть.

Артём посмотрел на часы – стрелки показывали начало десятого. Под впечатлением сна он добрёл до своей комнатушки. Ему нездоровилось, он снова заболел и слёг. Два дня его лихорадило. Всё мерещилась Она. Артём порой не мог понять, во сне это или наяву. Встанет обычно у изголовья и молчит... Артём знал, что она там, но боялся обернуться и посмотреть на неё.

«Лучше бы прямо в сквере дала мне пощёчину, тогда не было бы всего этого!» – сердился на неё Артём...

А однажды Она взяла его за руку и стала нащупывать пульс. Затем вдруг позвала его знакомым ему с момента появления на свет голосом. Артём открыл глаза и увидел... мать. Впервые во взрослой своей жизни он заплакал. Плакал не от нежности к матери и долгой разлуки с ней. Артём плакал от жалости к самому себе, как ребёнок, тянущийся за защитой к взрослому в минуту опасности.

«Сердцем чуяла, сынок, неладное...» – утирала сыну слёзы мать.

Глава 18

До экзамена теперь оставались считанные часы. Понимая, что не в состоянии учить ещё что-либо, Артём отложил конспекты в сторону. Голова его, словно мусорная корзина, была набита лоскутами всевозможных древних и современных теорий, из которых практически невозможно было собрать что-то цельное. Снедаемый мрачными предчувствиями, он заснул лишь к утру, а проснулся с пудовой гирей на плечах вместо головы.

Артём не сразу решился войти в экзаменационную, когда подоспела его очередь.

– Заставляете себя ждать, молодой человек? – изрядно потрёпанный профессор по теории государства не скрывал своего раздражения. – К экзаменам, надеюсь, подготовиться успели... Тяните билет.

Артём взял билет и механически, не слыша собственного голоса, назвал его номер, сел за парту и стал искать в ворохе обрывочных знаний – закономерном итоге бессистемно-лихорадочного чтения – нужные слова и фразы.

Первый вопрос по теории Руссо о государстве Артём кое-как осилил. Но при ответе на вопрос о позитивном праве экзаменатор ловко поставил Артёму подножку, потребовав объяснить, «в чём заключается суть соответствия между позитивным правом и правовым чувством граждан». Артём промямлил что-то, сам до конца не понимая собственных слов, на что профессор сокрушённо покачал головой и задал дополнительный вопрос – что такое «автократия»? Артём перепутал её с «олигархией».

– У вас всё трещит по швам, – торжественно произнёс профессор-экзекутор. – Придёте на переэкзаменовку в конце лета. А пока – «неуд».

Он размашисто расписался у себя в ведомости, протянув с победным видом Артёму так и не раскрытую зачётку.

Через несколько дней Артём получил «неуд» и по Римскому праву от доцента с козлиной бородкой, а на третий экзамен и вовсе не явился...

Глава 19

«Ну вот, юрист со средним образованием, – иронизировал сам над собой Артём, упаковывая чемоданы. – Чему быть, того не миновать – будем надеяться, что всё к лучшему. И великих людей по странной прихоти Случая отчисляли из университетов, но Время расставляло всё по своим местам. Лишь бы Случай не вывел из игры раньше срока».

Артём ехал не домой. Он не хотел снова предстать побитым мальчишкой перед одноклассниками и знакомыми, помнившими его изгоем и неудачником. Ещё более он не желал возвращаться неким блудным сыном к матери, которой к тому же не простил связь с милиционером.

«Родители вечно врут своим детям, а сами требуют взамен честности и открытости», – мучил он заочно мать во многом утрированным упрёком.

Артём решил долго ещё, во всяком случае, в ближайшие восемь-десять лет, не появляться на родине. Такое решение возникло у него не в одночасье. Он часто задумывался над тем, почему отец уехал навсегда, порвав одним махом всё, что связывало его с родиной, семьёй, прошлым.

«Наверное, ему было известно что-то такое, чего не знают другие? – гадал Артём. – Родина, патриотизм – высокие, но пустые слова. Где хорошо – там и родина!»

Ход его мыслей постепенно принимал конкретное направление: «Дальше, дальше от тех людей, кого я знал и кто знал меня: они, и даже память о них тянут меня назад, к прошлому... Я сделаю блестящую карьеру вдали от родины, чего бы это мне ни стоило, вернусь когда-нибудь в высоком чине, и заставлю всех уважать меня».

Артём решил податься в Россию, надеясь, что на её необъятных просторах легче будет найти работу и продвигаться по служебной лестнице. Он обнадёживал себя и тем, что справка о годовом юридическом образовании поможет ему устроиться в правоохранительные органы.

«Где-нибудь на севере страны, где оторванность от цивилизованного мира и лютые морозы компенсируются «горячим стажем», за десять лет можно достичь таких чинов, которые другим будут стоить полжизни», – Артём представил себя статным, энергичным полковником, только голову чуть припорошило, но это лишь придаёт солидности.

Он позвонил матери, соврал, что едет на студенческую практику.

«Ничего, поймёт и простит», – успокаивал он себя.

Глава 20

Итак, придя в себя после первого крупного провала, Артём решил стереть из своей памяти неудачу, перечеркнуть всю свою прошлую жизнь и начать всё сначала. Он чувствовал в себе готовность ради достижения цели использовать все средства, терпеть всяческие лишения, невзгоды и даже унижения. Душа его была разгорячена предстоящей борьбой.

«То, что не убивает нас, делает нас сильнее, – вспомнил он вычитанное у великих. – Мечтать – удел слабых, а сильные ставят себе цель и выбирают пути для её достижения. Я одолею себя и поднимусь над другими, чего бы это ни стоило».

В странствия в поисках новой жизни Артём пустился почти с пустыми карманами. Все его сбережения при очень экономном расходовании могли бы хватить на пару недель. Он рассчитывал и на золотую цепочку, подаренную матерью на его совершеннолетие.

Вряд ли Артём представлял себе, какая долгая и тяжёлая одиссея ждёт его впереди. Из города в город он переезжал автостопом на первом подвернувшемся транспорте, зайцем в товарняке, а однажды – на попутном мотоцикле. «Голь на выдумку хитра», – иронизировал он сам над собой.

В каждом городе Артём старался познакомиться с преуспевающими земляками, просил их помочь устроиться на работу. Однако без прописки даже мечтать о постоянной работе, к тому же в правоохранительных органах, было бессмысленно.

Впрочем, у земляков хватало собственных забот. Нередко, желая скорее отделаться от него, они давали ему небольшую сумму денег, которых разве что хватало на билет до другого населённого пункта и хлеб на пару дней. В лучшем случае ему предлагали работу грузчика на рынке или посыльного, мальчика на побегушках. Такие предложения всерьёз обижали Артёма. Тем не менее ближе к зиме ему пришлось разгружать вагоны для того, чтобы обзавестись тёплой одеждой.

Не все соотечественники относились к Артёму доброжелательно. Иные грубо прерывали его:

– Слушай, какой я тебе земляк?! Не земляк ты мне, а обуза... Если на родине не сумел прожить, здесь вообще потеряешься.

– Своих хватает! – как правило, холодно отвечали местные, когда, набравшись смелости, Артём обращался в то или иное учреждение.

Артём поворачивался и уходил, не дослушав назиданий, и с каждым отказом запас его надежд хирел.

Жил он почти бомжом, часто ночевал на вокзалах, бывало, голодал целую неделю. «Поразительный феномен – деньги: есть они – ты человек, нет – ты уже ничтожество, пустота, обуза всем и в первую очередь самому себе», – думал Артём, грызя кусочек припасённого на самый чёрный день окаменевшего хлеба. Несколько раз ему на ум приходила мысль о самоубийстве: «Лучше сразу одна большая боль, которая разом решит все проблемы, чем эти ежедневные мучения». Прежняя жизнь на родине казалась ему нереальной, неким далёким сном.

Пару раз Артёма приводили в отделение милиции, и приходилось пускать в ход весь арсенал хитростей, чтобы уговорить или разжалобить стражей порядка. При этом он неизменно показывал уже изрядно потрёпанную справку о своём годовом юридическом образовании...

Артём успел побывать даже в заложниках. Его взяли в залог большого долга, в который влезла небольшая группа его земляков-торговцев на рынке – у них он ночевал несколько дней. Взяли всех скопом, не разбираясь, и Артём просидел в тёмном сыром подвальчике целую неделю, пока не принесли долг. В качестве компенсации за страдания ребята купили ему билет до ближайшего города и снабдили карманными деньгами.

Артём тут же дистанцировался от людей, к которым обращался за помощью, независимо от того, отказали ли они ему или поддержали, чем смогли. «Не считай себя обязанным никому, не обременяй себя чувством благодарности – оно будет тянуть назад. Попользовался и вперёд! Будь эгоистичным и наглым. Говори одно, а делай совершенно противоположное, если это тебе на руку. Будь скользким, как мокрый обмылок, чтобы никто не смог взять тебя голыми руками. Главное, не настраивай против себя толпу – в толпе даже самый слабый сильнее тебя», – за время скитаний на чужбине Артём выработал себе такую тайную философию, а вернее, новую систему самозащиты.

Но на практике она приносила мало результатов. Теперь уже лишь по инерции, ухватившись за краешек всё слабеющей надежды, Артём пробирался всё дальше и дальше к самым окраинам необъятной страны. «Может, хотя бы на крайнем севере найдётся место для меня», – он уже стал отчаиваться, когда судьба (а может быть, случай, в который Артём единственно и верил) неожиданно улыбнулась ему.

На одной из северных окраин он нашёл влиятельного соотечественника – заместителя начальника известной на всю страну тюрьмы. Чувствуя, что это последняя для него, утопающего, соломинка, Артём начистоту рассказал ему о всех своих невзгодах и злоключениях. Тот слушал молча и, казалось, с недоверием, внимательно наблюдая за каждым его жестом и мимикой, потом вдруг встал и хлопнул Артёма по плечу: «У нас много схожего – я тоже трудно начинал. Только учти, тюрьма – не курорт: ты должен пахать», – тюремщик заикался, и Артём, казалось, пережил целую жизнь, пока тот тяжело выговаривал роковые для него слова.

Земляк помог Артёму с временной пропиской и взял его к себе в тюрьму.

Глава 21

Артём жил в тюрьме вместе с заключёнными – в небольшом помещении, отличающемся от обычной одноместной камеры лишь отсутствием жалюзей на окне и наличием старенького, задрипанного дивана.

Помощник коменданта тюрьмы, в помощники к которому в свою очередь Артём на первых порах был нештатно определён, целую неделю инструктировал новичка о тюремных порядках, говорил о непременной строгости с арестантами, недопустимости поблажек. Главной функцией Артёма было отпирание и запирание дверей. Вроде бы примитивная работа «ключника», но она отнимала почти всё время и страшно утомляла: практически в течение всего дня и части ночи приходилось выводить несколько сотен заключённых на прогулку, на хозработы или ещё куда, заводить обратно. Первые полтора месяца Артём работал бессменно, а в короткие часы отдыха вырубался мёртвым сном.

Поначалу он побаивался зеков – в основном это были злые на судьбу и окружающих люди.

«Ты-то зачем сюда сунулся? – однажды вполголоса бросил ему один из заключённых. – Зачем молодость губишь – ты же одним воздухом с нами дышишь? Мы-то, может, и выйдем, а ты останешься замурованным в этих стенах на всю жизнь».

Артём не ответил ему: заключённый был прав. Тюремщикам не позавидуешь –специфический запах, которым насквозь пропитаны стены, ночные смены, высокое напряжение, инсульт... Они здесь умирают рано – в 45-50 лет...

Артём присматривался к заключённым – этим людям, оказавшимся по стечению роковых обстоятельств запертыми в четырёх стенах. Он пытался понять, чем преступник отличается от обычного человека. Лишь некоторые производили впечатление закоренелых злодеев. Особо отталкивал его старик-рецидивист с изуродованным лицом. Ему было уже за семьдесят. Полжизни он провёл за решёткой за различные преступления. На этот раз он сидел по обвинению в... изнасиловании малолетки. Старик уверял, что не имеет к этому никакого отношения. «Да какой из меня насильник? Лет десять не имею дела с женщиной», – убеждал он, пожирая собеседника одним уцелевшим злым глазом...

Артём не хотел наживать себе врагов в тюрьме. Он старался найти ту золотую середину, которая позволяла бы ему держаться, как эквилибристу на канате, между блюстителями порядка и его нарушителями, одновременно угождать начальству и не особо обижать содержащихся под стражей, боясь их мести в будущем (несколько таких случаев имело место). Нередко он закрывал глаза на мелкие нарушения заключёнными правил внутреннего распорядка и даже порой тайком угощал их дешёвыми сигаретами, которые бесплатно выдавались персоналу тюрьмы (сам он не курил и даже никогда не сосал сигарету для проформы, как это делали многие его ровесники из ложной идеи самоутверждения, и, наоборот, считал курение привычкой слабых людей). Артём был уверен, что дозированные отклонения от режимных требований содействуют предотвращению ЧП. Во всяком случае, он был на хорошем счету у начальства.

Через полгода в День внутренних войск Артёму объявили благодарность за добросовестную службу, а ещё через три месяца произвели в прапорщики. После смены Артём заперся в своей комнате-камере, достал из развалившегося диванчика припрятанную (тогда не знал – на чёрный ли день или для радостного случая) бутылку.

Пил прямо с горлышка и натощак, чтобы скорее раздуть иллюзию праздника. Поначалу вместе с самогоном приятное тепло и радужные надежды стали наполнять его. Но очень скоро крепкое содержимое пузатой бутылки неожиданно раскрыло ему глаза, вмиг убрав розовые очки.

Артём вдруг осознал реальное своё положение: кто он теперь – вырванный с корнем росток, не прижившийся на родине; песчинка, заброшенная ветром судьбы за тридевять земель; заблудившаяся в чужой стране овечка, с трепетной надеждой ожидающая милости и благосклонности окружающих?! Кто он здесь? Надзиратель над заблудшими душами, а по сути такой же зек без семьи и отечества, без того, что может дать человеку настоящее чувство свободы... Он даже хуже этих несчастных, мечтающих о глотке свободы, так как сам пошёл на добровольное заточение ради призрачного благополучия в будущем... Здесь даже время словно замёрзло, – добивал он себя, глядя на толстый слой наледи на своём окошечке.

Но это была лишь минутная слабость. Наутро Артём полностью освободился от своих пессимистических настроений, с головой окунувшись в тюремные будни.

Глава 22

Через год по ходатайству зама Артём получил погоны лейтенанта и вскоре был назначен на должность помощника коменданта, получив солидную надбавку к зарплате. Теперь он остепенился, отрастил для солидности небольшое пузо, приняв начальственный вид, не фамильярничал с заключёнными и держался с ними нарочито строго и сухо.

Впервые за четыре года своих странствий он отправил матери немного денег и письмо, в котором скупо сообщил, что у него всё нормально и просил прислать бутылку армянского коньяка и бастурму. Посылка шла почти целый месяц. Помимо заказа в ней были тонкий лаваш, пара банок с вареньем, сушёные фрукты, грецкие и лесные орехи (диковина для здешних мест), пара вязаных шерстяных носков и длинное письмо. Мать подробно расспрашивала Артёма о житье-бытье, где и на чём он спит, чем укрывается, не голодает ли, не мёрзнет?.. Между строк она жаловалась на своё одиночество. «Приезжай как-нибудь. Уж больно стосковалась...» – просила мать.

Письмо Артёма не растрогало. Его задело лишь то, что один из его одноклассников, как писала в письме мать, ничем не приметный и, казалось, совсем далёкий от каких-либо амбиций, Арман, вдруг сделался помощником начальника городского управления внутренних дел...

Однако вскоре, когда, отложив письмо, Артём стал вдыхать позабытый аромат домашнего лаваша, он вдруг почувствовал, что внутри, там, где, наверное, сидит Совесть, что-то гложет его. Действительно, за все четыре года чужбины он написал матери всего одно письмо и позвонил несколько раз. Сначала ждал, когда дела поправятся, чтобы было о чём писать. Затем, когда дела вроде бы пошли на лад, как-то не тянуло писать. «Главное, что всё нормально. Мать должна чувствовать это. Она всегда улавливает каким-то особым чутьём, когда мне хорошо или плохо, – успокаивал он себя, пытаясь оправдать лень и безразличие. – Ей скоро 50. Поднакоплю деньжат, возьму отпуск и поеду к ней... Соберу всех родственников и соседей, закачу пирушку с живой музыкой, а шабаш буду давать только в валюте – пусть знают, какой я теперь...»

Глава 23

Артём отнёс коньяк и палочку бастурмы заместителю начальника тюрьмы.

– «Арарат»! Мой любимый!.. Конечно, мне приятно, но зачем было тратиться? –начальствующий земляк пригласил Артёма сесть и стал раскупоривать бутылку. – Хоть и возбраняется пить во время работы, но разик можно. Тем более, что повод весьма уважительный имеется.

Он достал из шкафа два стакана и разлил коньяк.

– Что ж, с повышением! – бодро сказал зам.

Прежде чем чокаться, Артём произнёс встречный тост:

– За вас, Артур Борисович!.. Вы фактически вынули меня из петли.

Артём поймал себя на мысли, что впервые за последнее время он искренен по отношению к другому человеку.

– Да ладно, давай пить! – отмахнулся Артур Борисович. – Давно не пробовал наш, армянский!

Он пил медленно, смакуя каждый глоток.

– Отличный коньяк! Он самый!.. – произнёс земляк с довольным и одновременно страдальческим выражением лица. – И всё же, не утолить таким способом тоску по родине. Тяга к ней передаётся вместе с молоком матери... Но иногда, дорогой мой, родина предстаёт в образе злой мачехи...

Приложив тыльную часть руки к губам, Артур Борисович с полминуты молчал, как бы вспоминая что-то.

– Однажды и меня больно обидели там... Впрочем, что рассказывать?.. – голос его неожиданно упал.

Артём с удивлением увидел, как у земляка заблестело в уголках глаз, как дрогнули скулы, изрезанные мужественными морщинами.

– Из-за женщины я вынужден был оставить всё: дом, родителей, друзей... – зам старательно выговаривал каждое слово, потому что в минуту волнения его природный недостаток речи усугублялся.

– Да, я был безумно влюблён. Влюблён впервые, со всей силой и искренностью первого настоящего чувства... Я – ущербный, наивный и ослеплённый мальчишка, на полтора года младше её. А она – писаная красавица... Естественно, отказала. Но это ещё полбеды. Оттолкнула, грубо прервав меня на полуслове: «Иди научись для начала говорить по-человечески. А то лаешь, как собака...»

Артур Борисович перевёл дыхание, закурил. В том, как, опрокинув голову, он выпустил краешком рта несколько жидких колечек дыма, Артём почувствовал какую-то обречённость. Оба они молча наблюдали, как невесомые колечки медленно поднимаются вверх, растягиваясь из стороны в сторону, и постепенно тают в воздухе.

– Тогда я был очень молод, горяч и опрометчив! – Артур Борисович снова заговорил. – Мне казалось, что везде, за каждым углом, затаилась измена, что все тычут в меня пальцем и смеются. Я не знал, куда себя деть... Тут весьма кстати призвали в армию. Это было настоящее спасение! Тогда Страна Советов была одна общая, необъятная родина, и на распределительном пункте я попросился на крайний север, как можно дальше от моей с тобой настоящей родины. Просьбу мою работники военкомата приняли с удивлением и нескрываемой радостью... После службы остался здесь...

Зам притушил сигарету в пепельнице в виде птичьего гнезда, обвитого змеёй. Её, по всей видимости, искусно смастерил кто-то из заключённых, используя сподручный материал, природу которого сразу трудно было определить.

– Короче говоря, я бежал, не оглядываясь. Бежал с глубокой и незаживающей раной в сердце, ища прибежища и успокоения на чужбине. Ведь тогда родной край ассоциировался у меня с моей нелепой любовью...

Глава 24

Очень часто, слушая того или иного собеседника, Артём невольно цеплялся за его слова, задумываясь о чём-то своём, подспудно его волновавшем. Сейчас он пытался понять, почему почти все встречавшиеся до сих пор ему люди – и стар, и млад, говоря о женщине самое разное, часто полярное (кто-то настойчиво советовал держаться от них подальше, кто-то, наоборот, чаще и ближе общаться с ними), неизменно отзывались о них, как о существах роковых, причём с отрицательным смыслом. А ведь по собственным наблюдениям Артёма всё обстояло наоборот – не женщина, а мужчина часто нёс в себе разрушение: его отец, рябой участковый, студент Квазимодо, да и он сам с его нелепой робостью и в то же время необъяснимой агрессивностью...

– Страсть к женщине подобна огню. Если ты её контролируешь, она согревает, если нет – сжигает, – продолжал тем временем Артур Борисович. – Конечно, несуразная моя любовь помогла мне в определённом смысле: я добился своего, дослужился до подполковника. Но не зря говорят, что чужая невеста всегда кажется краше. В действительности всё оказалось мишурой: должность, положение, привилегии... Думал, уйду далеко, и родина перестанет даже сниться мне. А она всё снится и мерещится. Родина, как нога или рука, органическая составная человека. А чужбина похожа на протез – каким бы качественным он ни был, никогда не станет полноценной заменой живой части организма... Знаешь, что я любил больше всего в отрочестве? Ездить на лето к бабушке, лазить по тутовым деревьям и лакомиться сочными сладкими ягодами. Особенно мне нравилась немного перезрелая тута, она словно вбирала в себя солнце, в ней чувствовался аромат и вкус лета... А ещё я соскучился по вкусу горной родниковой воды... Как это было давно!..

С минуту длилась пауза. Слышался лязг замков и цепей открывающихся и почти тут же захлопывающихся железных дверей. Новый ключник вовсю орудовал своим нехитрым орудием.

– От судьбы, всё равно, не убежишь... – Артур Борисович снова закурил. За стеклом разыгралась вьюга. Она, казалось, смеялась над его южными мечтами. – Когда-нибудь в открытом поле ты встретишь маленького человечка. Он посмотрит в упор на тебя суровым взглядом, и ты, по глупости и самонадеянности своей, примешь это за вызов и схватишься с ним. Ты попытаешься свалить его. Но он глубоко врос своими ногами-корнями в землю, и из его крепких объятий теперь уже ты не можешь вырваться... Это и есть твоя судьба, и никуда от неё не деться: ты в её руках, она – в твоих.

Артур Борисович неожиданно запел, затянув грустную армянскую песню о потерянной любви: «Я полюбил, а яр*** мою увели...» Артёму стало по-настоящему жаль его. Умудрённый опытом земляк, казалось, достигший достаточного успеха в жизни (успеха, о котором Артём ещё только мечтал), теперь уже не представлялся ему, как раньше, неким рыцарем без страха и упрёка. Теперь глаза его заволакивали слёзы. Он плакал, как ребёнок...

– Умирать всё равно поеду на родину, – как-то обречённо произнёс Артур Борисович.

Наконец он посмотрел на полные стаканы.

– Впрочем, что это мы всё о грустном?.. Жизнь ещё не раз придушит, чтобы напомнить нам о смерти, но отпустит в самый последний момент. Надо быть сильным и готовым ко всему... Вот что я подумал: тебе необходимо продолжить образование, да и диплом пригодится. Готовь бумаги, мы поможем тебе устроиться в университет на заочное отделение. Теребить особо не будут – раз в полгода поедешь сдавать экзамены... Ну давай, за тебя и твои успехи!..

Они чокнулись, выпили, и на миг Артёму показалось, что Родина, давно уже ставшая для него абстрактной категорией, вдруг приблизилась, обретя плоть и кровь.

Глава 25

Уже через полтора месяца Артём был зачислен на заочное отделение юридического факультета университета ближайшего города, расположенного в сотне километров.

Вновь во всей своей силе ожили прежние мечты, которые чуть было не погибли подобно птице, замерзающей в местные 50-и градусные морозы прямо в воздухе и падающей камнем вниз. Воображение рисовало самые лестные картины: вот, вернувшись на родину с погонами полковника могучей державы, он заставит всех на своей маленькой родине разинуть от изумления рты. Встречные почтительно кланяются ему, молоденькие женщины улыбаются и оборачиваются вслед, любуясь его статной фигурой и необычным мундиром. Его принимает сам президент, который вызывает старика-министра внутренних дел для знакомства с молодым перспективным полковником. Тот в свою очередь предлагает ему должность одного из своих заместителей. Скорее с улыбкой иронии, чем благодарности Артём принимает предложение... А через год-два, глядь, и он – в министерском кресле. «Вот тогда будем решать вопросы. Вот тогда кое-кем займусь всерьёз...» – страстно подумал он.

Однажды по дороге в университет, как раз в тот момент, когда Артём в очередной раз в своём воображении примеривал генеральский мундир, его остановил патрульный сержант.

– Уважаемый, – милиционер издалека поманил его, деловито щелкнув большим и средним пальцем высоко поднятой руки, по всей видимости, узнав в нём кавказца (Артём был в штатском). – Документики!

Артём, которому такое обращение до поступления на службу было привычным, сначала невольно сжался, готовясь к защите, потом, словно внезапно вспомнив что-то, выпрямился и с вызовом посмотрел на милиционера.

– А ну представься, сержант! – Артём встал на дыбы, тыча милиционеру в нос своё лейтенантское удостоверение. – За кого ты меня принял? Или за черномазого считаешь?! Меня – российского офицера?!

С минуту он менторским тоном отчитывал явно опешившего патрульного, бросив напоследок:

– Тебе повезло, что я сегодня добрый!

Артём удалился, довольный собой и вдохновлённый тем, как приструнил сержантика... С некоторых пор он завёл себе привычку анализировать своё недавнее прошлое: с каждым годом и даже месяцем он относился с иронией и недоверием к «прежнему себе», считая на данный момент себя более зрелым и мудрым. «Вот бы тогда теперешний мой ум!» – говорил он себе, разбирая ту или иную ситуацию, тот или иной свой поступок. О прежнем же Артёмке-изгое он вообще стеснялся вспоминать.

Глава 26

Несмотря на успехи по службе, вопрос нормального жилья оставался для Артёма нерешённым. Тесная и сырая комната-камера, где он жил, не только морально давила, но отражалась и на здоровье. У Артёма постоянно болели суставы, однажды схватили почки, приковав почти на неделю к постели. Помимо всего прочего Артём опасался, что отсутствие постоянной прописки и жилья на определённом этапе могут стать серьёзной помехой для карьеры.

Тут совершенно случайно Артём узнал, что неподалеку от университета, где он заочно обучался, живут его земляки – брат с сестрой. Он стал интересоваться... Каково же было его изумление, когда сестра оказалась не кто иная, как Аида из бывшего параллельного класса...

В свободное от смены воскресенье Артём встал спозаранку, побрился, погладил выходную форму, оделся, надушился и отправился на перрон. Через полтора часа он сошёл с электрички, купил в ближайшем цветочном ларьке большой букет и взял такси. Вскоре он оказался возле скромного особняка с зелёной калиткой. В ответ на стук залаяла собака, а затем вышла невысокая круглолицая женщина в пёстром домашнем халате. Артём не сразу узнал её. За пять лет, что они не виделись, Аида пополнела, похорошела лицом. В школе она была обычной, незаметной тихоней, далеко не преуспевающей в учёбе. Но сейчас благодаря брату, который давно жил в России, устроилась в банке и даже была ведущим специалистом в отделе.

Аида стояла в непринуждённой, несколько картинной позе – не осталось и следа от прежней её угловатости. С полминуты она удивлённо глядела на представительного молодого человека в форме с офицерскими погонами, потом нерешительно, как бы сомневаясь, воскликнула: «Артём, какими судьбами?!»

Они обнялись, обменявшись дружескими поцелуями.

Аида провела Артёма в дом. «Вот так и живём», – она, а вместе с ней и Артём, обвели взглядом хорошо обставленную гостиную.

– Брат на рынке, у него там контейнер. В месяц раз ездит за товаром – почти за 1000 километров отсюда. Работает без выходных. Домой возвращается поздно...

За чаем Артём расспрашивал Аиду о житье-бытье, рассказывал о себе, медленно подбираясь к тому, из-за чего собственно и приехал. Он тайно возликовал, узнав, что брат девушки собирается жениться и переехать на квартиру в центре города. Прощаясь после вкусного домашнего обеда, по которому он успел изрядно стосковаться, Артём в ответ на просьбу Аиды почаще приходить, пожаловался на свою занятость, обещав зайти, как только освободится.

За это время он должен был продумать детали своего тайного плана.

Глава 27

Через воскресенье Артём снова сидел в гостях у Аиды. «Пора настраивать её на конкретный лад», – убеждал он себя.

Хозяйка была весела, румяные её щёки дышали здоровьем, избытком нерастраченной девичьей энергии. Поговорив немного о всяких пустяках, Артём вкрадчиво начал:

– Аида, мне стоит неимоверных усилий признаться в этом... Но мы, в конце концов, взрослые люди и не должны стыдиться того, что внушает нам чувство... – он стыдливо опустил глаза. – Скажу без обиняков, я часто вспоминал тебя все эти годы...

Девушка взглянула на него с любопытством.

– Да, да, не удивляйся. Как я счастлив, что слу... (он хотел сказать «случай», но вовремя поправился), что судьба наконец предоставила мне возможность признаться тебе в сокровенном.

Аида рассмеялась.

– Только не говори, что приехал за тридевять земель специально из-за меня! Неужели десяти школьных лет тебе было недостаточно? – попробовала отшутиться она.

– Но ведь тогда мы были ещё детьми. Только сейчас я осознал, что лишь с тобой могу быть счастливым...

Аида чуть не поперхнулась чаем. Она вдруг стала серьёзной.

– Но Артём, дорогой, извини… у меня – парень...

– О, тогда прошу прощения... – у Артёма померк взор. Он был крайне разочарован и явно не предвидел такого ответа.

– Что ж, поздравляю! Надеюсь, ты познакомишь меня с ним. Наш он или из местных? – Артём быстро взял себя в руки.

– Местный, – односложно ответила Аида, давая понять, что не собирается особо распространяться о своих сердечных делах. – Чаю добавить?

Разумеется, так просто сдаваться Артём не собирался. Он лишь отступил, чтобы обдумать дальнейшие свои шаги.

Когда он вернулся в тюрьму, дежурный передал ему письмо. Он пробежал неровные строчки. «Опять!» Мать всё беспокоилась за него, жаловалась на своё одиночество и нехорошее предчувствие. «Что такого ответить ей?.. Сколько денег послать, чтобы она поняла, что у меня всё нормально, и успокоилась наконец...» – зло отмахнулся Артём, вовсе не удивившись своей реакции.

В следующий раз он явился к Аиде неожиданно – посередине недели. Ей нездоровилось. Она лежала в постели с обмотанной полотенцем головой. Артём попросил её не беспокоиться, собственноручно заварил чай и поднёс его больной на серебряном подносе. «Стол и постель – необходимые атрибуты брака», – невольно пришли на память слова кого-то из великих (Артём, как всегда, не помнил, чьи конкретно – у него в голове всегда царил хаос на сей счёт). Он сел у изголовья больной и попробовал покормить её с ложечки мёдом. Аида искусно скрывала своё раздражение.

– Твои слова не дают мне покоя – которые уже сутки не могу сомкнуть глаз, – Артём взял её белую пухлую руку, заглянув ей в глаза печальным, потерянным взглядом. – Я чувствую, что без тебя моя жизнь будет блеклой и бессмысленной. Зачем тебе связывать судьбу с человеком не нашей национальности? Непрочен такой союз, да и счастье на чужбине призрачно и недолговечно...

– Ты-то в таком случае зачем сюда подался, миленький?! – Аида вдруг вспыхнула.

– Но я временно... – произнёс Артём и запнулся.

– Не морочь мне голову. Признайся: ты покидал родину, лелея надежду получше устроиться... Хотя бы молчал и не лицемерил, – по лицу Аиды мелькнула тень неподдельной злобы.

На Артёма жалко было смотреть – Аида, казалось, раскусила его. Он сидел сгорбившись, лобные залысины покрылись зёрнами пота. С полминуты они молчали. Аида плотнее укуталась в шаль, а Артём вытирал своё взмокшее лицо платком.

– Сдаётся мне, вовсе нет у тебя никакого женишка, – неожиданно произнёс Артём, встав и давая всем своим видом понять, что задет за живое, оскорблён до глубины души. – Ты просто меня отвадить хочешь.

– Артём, неужели ты уже настолько безнадёжен, что готов хвататься за всё, что попадётся под руку?! Извини меня за прямоту, но ты пытаешься склеить собственное счастье из случайных лоскутков личной жизни других, ворованной любви и украденных фрагментов чужого счастья. Ни к чему хорошему это не приведёт... А женишок мой не виртуальный, а вполне реальный, к тому же крутой и ревнивый – тебе лучше с ним не связываться.

Вновь воцарилась неловкая пауза. Артём думал: «Вот какой идейной стала. Откуда она набралась всего этого?! Интересно, где у неё эрогенные зоны, и есть ли у неё они вообще?»

– Все беды в этом мире от вас, женщин, – вдруг он заговорил словами старушки-хозяйки из своей студенческой поры. – Ты понимаешь, что разбиваешь мне сердце! Теперь я не знаю, как быть... Впрочем, знаю! Прощай! – он схватил фуражку, но вместо того, чтобы решительно двинуться к двери и, хлопнув ею, уйти, Артём встал как вкопанный.

Аиде стало жалко школьного товарища. Артём стоял посредине комнаты с опущенными плечами и головой. В растерянности он мял форменную фуражку. В этой жалкой позе он стоял несколько мгновений, словно действительно не зная, как быть. Могла ли Аида догадаться, что это был лишь искусный театральный жест, и что в душе его поклонник смеётся?! Она попросила Артёма подойти, взяла его за руку, чтобы успокоить:

– Ну, извини, Артёмка. Я не хотела тебя обидеть...

Тут случилось невероятное. Артём обнял Аиду и стал лихорадочно обсыпать поцелуями её лицо, шею, грудь. Поначалу она отчаянно вырывалась, но, ослабленная болезнью, сопротивлялась недолго. Аида вдруг упала, словно подстреленная куропатка, и сникла...

К изумлению Артёма, Аида оказалась девственницей... Это шло вразрез с его планами.

Глава 28

Теперь Артём инстинктивно боялся её, понимая каким-то чутьём, что Аида не только не будет ему опорой, но, наоборот, грозит стать серьёзной помехой на пути к вершине, которую он для себя наметил. Однако любопытство и неутолённая страсть толкали Артёма к ней, словно мотылька к огню. Вскоре сама Аида неожиданно прикипела к нему и теперь с нетерпением ждала его визита. Артём приходил каждую неделю – в субботу или воскресенье.

– Ты мой первый мужчина, но единственный и последний, – самозабвенно говорила Аида, и Артём удивлялся произошедшей с ней столь разительной перемене. – Сейчас мне кажется, что любить можно только твои губы, твой нос, твой подбородок, твой беспокойный лоб... У меня такое чувство, что я всегда любила только их... И как я не замечала тебя в школе?!

Каждый раз она придумывала для него что-то новое, нежное и ласковое... Все это начинало раздражать Артёма.

– А как же женишок твой? – не без злорадства ввернул однажды Артём.

– Я отшила его, – беззаботно сказала она и вдруг... укусила его в руку. Артём почувствовал настоящую боль.

– Что за страсти?! – не скрывая своего недовольства, произнёс он.

В глубине души Артёму нравилось, что наконец его полюбили, что он стал причиной счастья для кого-то. Но от намёков о браке Аида уже перешла к откровенному разговору и предлагала Артёму поговорить с братом, с которым ему пока так и не довелось по-настоящему познакомиться.

– Он в курсе наших отношений и хотел увидеть тебя.

Между тем Артём жил с раздвоенным сознанием. Он теперь отдавал себе отчёт, какую тяжёлую ношу ответственности взваливает на себя, связав жизнь с женщиной, которую не любил и которая, вопреки ожиданиям, оказалась строгих, старомодных, в его понимании, нравов. Ведь он добивался лишь её расположения для фиктивного брака и постоянной прописки, а она, выходит, берегла себя для одного-единственного. По роковому стечению обстоятельств этим единственным оказался он. Артём прекрасно понимал, что разбивает ей жизнь и что сам теперь просто так не отвертится...

– Ну что ты молчишь? Неужели у тебя не осталось слов для меня? Ты же раньше почти стихами говорил, – допытывалась Аида. – Скажи, что хоть чуточку любишь меня.

Артём хотел сказать в ответ что-то ласковое, чтобы она оставила его в покое, но ничего не вышло. Самому себе он вынужден был признаться, что, стремясь быть сильным на пути к достижению своей цели и не поддаваться ни в коем случае чувствам, подавил в себе много такого, без чего не в состоянии давать другим тепло и радость. Он методично вытравливал из своей души остатки и даже намеки на всё доброе и хорошее – лишнее и слабое, в его понимании, мешающее быть твёрдым на пути к цели. Неискренность и чёрствость стали привычкой и нормой в общении с окружающими. У него атрофировалась способность к адекватному чувству...

Обуреваемый сомнениями относительно целесообразности дальнейшей связи, Артём однажды не выдержал и в ответ на обычные признания Аиды выпалил:

– Все вы, женщины, на одно лицо... Вам всё время подавай предметное доказательство любви!

Аида уставилась на него огромными, вопрощающими глазами:

– Признайся, я тебе в тягость?

Она усадила Артёма на диван и попыталась вызвать на откровенный разговор. Он пролепетал нечто вроде извинения, хотел ещё что-то добавить, но неожиданно выдавил из себя нелепое и бесчувственное нравоучение:

– Не надо быть такой сентиментальной... Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

Про себя же он негодовал: «Вот впутался!»

Глава 29

В очередное воскресенье, которое по злой иронии пришлось на День святого Валентина – праздник влюблённых, Артём купил шампанское, дорогую бонбоньерку и шикарный букет. Он решил красиво распрощаться с Аидой и больше никогда не видеться с ней. Однако, когда вошёл, Аида так искренне и бурно проявила свою радость, что Артём заколебался. Она обсыпала своего «жениха» поцелуями, кокетливо коря его за то, что так потратился.

Сейчас Артём был столь же нерешителен, как в первые дни, когда собирался делать Аиде предложение. Пока распивали шампанское, он несколько раз приказывал себе сказать то, для чего собственно и пришёл. Но язык никак не поворачивался, и Артём всё ждал более удобного момента. Вдруг послышался стук в ворота.

– Брат? – насторожился Артём. Он не хотел видеть его, но Аиде сказал обратное: – Вот и познакомимся наконец.

– Нет. Он в отъезде...

Стук повторился, и через минуту мужской голос позвал:

–Аида, открой! Это я...

– Это он, Володя, – Аида побледнела.

– Значит, он всё-таки существует, – словно обиделся Артём. – Я поговорю с ним.

На самом деле Артём был далёк от такого намерения. В душе он ликовал, как утопающий, которому в последний момент бросили спасательный круг: «Значит, всё может разрешиться само собой. Тот, кто нам мешал, тот нам и поможет». Артём картинно поднялся и повернулся в сторону двери.

– Прошу тебя, не надо... Постучит и уйдёт, – Аида схватила его за предплечье.

Артём стряхнул с себя её руку и строго посмотрел на неё.

– Почему ты скрывала от меня? – со злым упрёком произнёс он. – Признавайся, ты что-нибудь обещала ему?

– Я не хотела тебя зря тревожить, думала – отстанет. Не тут-то было: говорит, что я разбила ему сердце, и что он обязательно сделает что-нибудь с собой или со мной.

– Я поговорю с ним, – повторил с напускной решимостью Артём и подался вперёд, но Аида встала перед дверью.

– Как-нибудь потом, когда остынешь... Он, кажется, ушёл.

Артём так и не сказал ничего Аиде, отложив свои планы до следующего раза. Об интиме в этот раз он и не думал, но когда прощался, Аида неожиданно вцепилась ему в руку и повлекла к постели. Артём сопротивляться не стал. Однако любовь на этот раз показалась ему пресной и невыносимо скучной.

Уходил он уже в сумерках. Аида проводила его до калитки.

– Будь осторожен, наших здесь не особенно жалуют, – сказала она, поцеловав Артёма на прощанье. – В субботу приготовлю хинкали, по особому рецепту. Жду, миленький!

Глава 30

До последней электрички оставалось четверть часа. Чтобы сократить путь к вокзалу, Артём пошёл напрямик, по тёмному скверу. Он был крайне недоволен собой. Если поначалу победа над Аидой, которая, несомненно, помнила Артёмку-изгоя (да и сама, невзирая на свою любовь к нему, являлась неким живым укором ему), ассоциировала с победой над прошлым и вдохновляла его, то сейчас Артём понимал никчемность и нелепость этой связи. «Голые амбиции, эгоизм и неутолённая животная страсть были мотивом моих поступков! – корил он себя, с удивлением обнаруживая, что его охватывает какое-то неведомое ранее чувство, похожее на раскаяние. – Жертвой же предательского желания, притаившегося в уголках сознания, стало невинное по сути существо»... Он решил больше не возвращаться к Аиде.

Артём был уже где-то в середине сквера, когда сзади позвали:

– Эй, дядя, закурить найдётся?

Голос показался Артёму знакомым. Он обернулся, но в темноте ничего не разобрал.

– Не курю, – бросил Артём и повернулся, чтобы продолжить свой путь, но повелительный возглас остановил его.

– Постой, черномазый! Базар есть! – появившиеся из темноты четыре тёмных силуэта приблизились, окружив его со всех сторон.

– Ну вот и встретились!.. Будем знакомы – Володей меня величать! – коренастый малый в кожанке задиристо, как бы в шутку протянул руку. – Догадываешься, с кем говоришь?

– Ребята, вы меня с кем-то путаете, – Артём не взял его руку.

– Нет, дружок, как раз ты нам и нужен! Мы тебя давно уже пасём. Ведь это ты ходишь к нашей банкирше? – тот, кто представился Володей, плотнее подступился к Артёму и с наглым вызовом заглянул ему в глаза (даже в этот критический для себя момент Артём в силу своей привычки зациклился на слове «нашей», моментально проанализировав не только смысл, с которым оно было произнесено, но и уловив все его оттенки). – Знаешь, собака, чьё мясо съела?!

– Да пошёл ты!.. – Артём изо всех сил толкнул Володю и попытался убежать. Но его тут же сбили и стали пинать. В воздухе что-то блеснуло, и Артём почувствовал пронзительную боль в области паха. Он попытался схватить лезвие повторно занесённого ножа...

– Будешь зариться на чужое!.. – сквозь кровавый туман до него доносился глухой и злой голос Володи.

Он уже не чувствовал ударов тяжёлых ботинок и совсем не сопротивлялся... «Цинизм – оружие обоюдоострое», – вновь послышалось ему то ли во сне, то ли наяву, и уже позабытый образ женщины в белых одеяниях пролетел над ним...

Артём лежал, распластавшись на холодной чужой земле. «Всё! Так глупо и нелепо!..» – пронеслось в угасающем сознании.

Вместе с вытекающей кровью уходили, умирая, и мечты Артёма...

Послесловие

Вот так неожиданно оборвались мечты Артёма.

Читатель, пожалуй, обвинит автора в жестокости – ведь он внезапно остановил своего героя на полпути, на том самом месте, когда после долгих мытарств, наконец, вроде бы стали исполняться его заветные желания.

Но ведь Артём – образ собирательный, несмотря на некоторую уникальность его судьбы. Сколько молодых жизней было принесено в жертву призрачных надежд, эгоизма и ложных амбиций, часто облачённых в сомнительную броню цинизма, безнравственности, наглости и бесстыдства! И как часто в жизни именно в тот момент, когда с тайным ликованием уже собираешься надеть на себя тогу победителя, судьба распоряжается иначе. На одного счастливчика, увы, приходятся тысячи обманувшихся в своих расчётах и надеждах молодых людей.

Что касается конкретно Артёма, то ему, наверное, больше всего не хватало главного – веры. Веры в то, что можно достичь чего-либо в жизни без обмана и интриг, оставаясь человеком, критерием оценки которого является нравственность. Артём пытался подстроить под свои планы всё, в том числе поставить на службу себе сам Случай, в который единственно, пожалуй, и верил. Он опутал себя паутиной придуманной им же ложной системы ценностей, став в конечном итоге её заложником. Увы, на пути к сомнительным вершинам человек растрачивает много того, что должно быть для него свято, что он всю жизнь должен был нести как факел в ночи, чтобы не заплутать, не сбиться с верного пути.

В планетарном масштабе земля, конечно, одна общая на всех. Но отказываться от того самого уголка, где тебе было уготовано появиться на свет Божий, всё равно, что отворачиваться от родной матери и проситься в пасынки к чужой женщине, которая вовсе и не желает быть мачехой, ибо у неё хватает своих детей...

2003-2004 годы

Примечания:

*Даи – почтительное обращение к пожилому человеку

**Вертухай – надзиратель в тюрьме

*** Яр – любимая