Глава 34

Человека, ударника труда, собирались наградить орденом, но в итоге ограничились... выговором. Это похоже на анекдот, но именно так поступили с Алеком Багумяном. Вскоре после "хамского поведения с высокопоставленным представителем власти" (именно таким манером отрапортовал замминистра вверх по инстанции) на строительный участок была направлена инспекция республиканского министерства, которая очень постаралась найти "недостатки и упущения" в организационной работе главного инженера. Тут же появились неминуемые в таких ситуациях коллеги и подчинённые с затаённой обидой, пошли доносы. А последовавший выговор "за ненадлежащее исполнение должностных обязанностей" и снятие портрета со стены в уголке ударников коммунистического труда стали венцом грязной травли человека, "вина" которого состояла лишь в том, что он отказался предать фамилию своего рода...

В груди у Алека клокотало возмущение, приправленное ощущением гадливости к инициаторам и участникам клеветнической кампании: не просто ограниченные и злые люди, но и чиновники обкомов, райкомов и горкомов партии, чинуши разных уровней, казалось, делали всё, чтобы погубить официально провозглашённые светлые идеи справедливости, свободы, равенства и братства. Ещё больше его задело предательство некоторых из коллег. Алек был крайне удивлён и искренне считал, что ни в коей мере не заслужил этого. Он дружелюбно и всегда отзывчиво относился к коллегам, помогал молодым советом и делом. Движимый неким внутренним воодушевлением, Алек - сначала прораб, а затем и главный инженер - никогда не строил из себя начальника, не наказывал, а предупреждал и убеждал, стараясь возбудить в подчинённых живой интерес к поставленным задачам и к работе в целом, не просто как к источнику материальных благ, но и как к способу самосовершенствования, познания себя и своих возможностей. Он очень ценил чувство ответственности за коллектив, дорожил общением с людьми разных национальностей, разного склада характера, темперамента и особенностей поведения. И в каждом прежде всего видел человека, к каждому старался найти индивидуальный подход, помочь и поддержать в случае необходимости... И вот тебе раз - некоторые из них повели себя как настоящие хамелеоны и перевёртыши, прихвостни злобных номенклатурщиков, винтики налаженной машины морального и физического подавления, созданной в идеологическом отделе ЦК КПСС. Кто-то "вспомнил", как Алек якобы говорил с пеной у рта о принадлежности Карабаха армянам и дискриминации их со стороны республиканских властей. Кто-то уверял, что он придирался к рабочим не своей национальности и болел за ереванскую футбольную команду "Арарат", а не за бакинский "Нефтяник". Удивительно, но среди наговорщиков оказался и один из земляков, к которому Алек относился с особой благосклонностью, принимая во внимание его трудное семейное положение. Но именно этот "товарищ", как выяснилось позже, предлагал в своём тайном сообщении проверить законность предоставления Багумяну "трёхкомнатной квартиры в центре города", хотя на самом деле она была двухкомнатная и находилась далеко не в центре...

Вопрос о главном инженере, коммунисте Алеке Багумяне был поставлен на партийном собрании стройуправления. Всё происходило будто в каком-то тумане, из которого то и дело выплывали некие воодушевлённо-сердитые образы с обличительными речами. Лица сидящих в президиуме людей в скучных однотипных костюмах и ярких, преимущественно кровавого цвета галстуках слились в глазах Алека в одну размазанную, фантастическую физиономию. Словно из какого-то другого мира доносились обрывки гневных фраз молодого секретаря партийной ячейки: "потеря политической бдительности...", "использование служебного положения...", "крайне недопустимы любые проявления национализма..."

Алек невольно вспомнил, как несколько лет назад прежний партсекретарь Константин Абрамов убеждал его вступить в их ряды. На возражение о том, что в составе партийной организации не самые достойные люди и лучшие работники, а подчас - карьеристы и откровенные демагоги, Абрамов, уже почти старик, по-отечески обнял его за плечи и, пронзив насквозь строгим рентгеновским взглядом, стал упрекать:

- Вот вы, честные и перспективные трудяги, не хотите вступать в партию, строите из себя этаких красных девиц, недотрог, а те самые честолюбцы и пустозвоны без царя в голове будут решать на партсобраниях вашу судьбу и судьбу всей страны... Отбрось в сторону все сомнения и готовься, рекомендацию мы тебе дадим.

Так, больше из личного уважения и доверия к товарищу Абрамову, бывшему большевику-подпольщику, который прошёл всю Великую Отечественную от её коварного начала до победного конца, серьёзно подорвав здоровье, но оставшись при этом глубоко порядочным человеком, Алек согласился, хотя и понимал, что отчасти потеряет свободу и самостоятельность в выборе своей дальнейшей судьбы...

И вот теперь какой-то молодой карьерист с задором боевого петуха публично распекал его. Страстную обвинительную речь секретаря подхватили и другие партийные функционеры. Все они были как будто на одно лицо, вернее, без лиц, с одинаковыми масками вместо лиц. Кто-то из них напомнил, что "партия - ум, честь и совесть нашей эпохи", назвав предателями тех, кто позорит высокое звание коммуниста... Алеку всё ещё казалось, что он попал в этот зал совершенно случайно и происходящее его не касается.

- Не хотите ли объясниться, товарищ Багумян? - зычный вызывающий голос секретаря расколдовал Алека и вернул его в реальность.

Выдержав тяжёлую паузу во внезапно воцарившейся мёртвой тишине, он тихо произнёс:

- Мне не в чем оправдываться перед вами. Я считаю ниже своего достоинства и чести отвечать на клевету. Судья мне - моя совесть...

Затем, повернувшись спиной к сидящим в президиуме чиновникам, Алек степенно направился к двери.

Зал вздрогнул от неожиданности, загудел. В этом шуме Алек уловил и голоса в свою поддержку. Секретарь стучал кулаком по столу и что-то кричал то вслед удаляющемуся "товарищу", то в зал. Никто его не слушал...

Если ещё пять лет назад любое публичное проявление политического инакомыслия неминуемо влекло за собой арест, то сейчас органы КГБ, в частности специально созданное управление по борьбе с "идеологическим диверсиями", работали с "националистами" и "антисоветчиками" более утончённо и замаскированно. Однако в результате психологического прессинга, подрыва профессиональной карьеры, клеветы, различных провокаций и запугивания объекту давления нередко оставался лишь выбор между маргинализацией и эмиграцией...

Учитывая очевидные заслуги Багумяна, а вернее, под их давлением, партсобрание ограничилось выговором "за притупление политической бдительности". Однако было совершенно очевидно, что этим дело не кончится. Ощущение чужого взгляда на спине усиливалось день ото дня: на строительном участке, в стройуправлении во время отчёта и даже на прогулке с женой и детьми в парке в выходной день. Что-то, казалось, изменилось в лицах коллег и подчинённых. Чувство подвоха нарастало...

Однажды за ужином Алек, положив вилку, посмотрел в глаза Элеоноре необычным, то ли отчаявшимся, то ли, наоборот, полным безрассудной решимости взглядом. Она всё поняла ещё до того, как он произнёс слова, предрешившие их дальнейшую судьбу...

Глава 35

"Время такое", "время было такое"... Этим убийственным аргументом часто пытаются оправдать ошибки, упущения и даже самые злостные преступления.

Идеологам компартии, наверное, и не приходило в голову, что когда-нибудь и им пригодится этот довод. Они были уверены, что подчинили или вот-вот подчинят себе само время и мировое пространство, дабы беспрепятственно проделывать свои грандиозные эксперименты над человечеством с целью установления абсолютного контроля над единственным в природе разумным существом - Божьей идеей и творением, подавления данной ему свыше свободной воли и способности мыслить и выбирать. То есть человеческая личность должна была нивелироваться, раствориться в некоем размытом, безликом социальном коллективе, а всё живое в человеке - подчиниться абстрактной и изменчивой совести коллектива и его совокупному разуму...

Вряд ли о таком "совершенном" обществе свободы и процветания мечтал вождь мирового пролетариата, но, видно, всё пошло другим путём64. А пока имелось то, что имелось: правда и ложь затейливым образом перемешались и, пытаясь ужиться, вводили честных людей в заблуждение и уныние. Добрые и великие по своей сути идеи трансформировались в условную риторику, зачастую прикрывающую собой реальное зло и несправедливость. Как результат, в стране "развитого социализма" планомерно исчезала вера в коммунистические идеалы, в обществе утверждалась двойная мораль.

Упорное стремление контролировать массы и каждого человека в отдельности формировало у людей два различных образа мышления - публичный и личный. Первый предназначался для общения с начальством, выступлений на собраниях, высказываний в коллективах, второй - для разговоров в узком кругу друзей и близких. В зависимости от ситуации и обстановки мозг человека помимо его воли, самостоятельно, переключался на нужный режим. В качестве переключателя служил обострённый, можно сказать, выдрессированный инстинкт самосохранения.

Правда категорически не поощрялась. Вернее, она должна была появляться только в строго указанных местах и в приличной форме. Если правда появлялась без приглашения, сама по себе, не в нужном месте и не в соответствующих одеждах, то тут же следовали окрик, запрет, угрозы и конкретные санкции. Ударника труда, честного и порядочного человека, такого, как, скажем, Алек Багумян, можно было в одночасье превратить в разгильдяя, негодяя, отщепенца и даже "врага народа", натравив на него коллектив, а по сути - стаю "товарищей", всегда готовую растерзать изгоя, который ещё минуту назад был героем. Живые, нестандартные, инициативные люди не нужны были системе. Личность должна была быть "как все", не высовываться и полностью подчиняться группе. Партийно-государственная бюрократия поощряла казённое лицемерие, которое становилось залогом успеха и карьерного продвижения. Как-то незаметно исчезла из общественного сознания граница между добром и злом. Вопреки усиливающимся оптимистичным лозунгам, в обществе распространялось чувство какой-то беспросветности, предопределённости завтрашнего дня и заданности будущего.

Однако если управлять массами в кризисные революционные и военные периоды, в условиях диктатуры было легко, то теперь жизнь всё более усложнялась, упрощённое представление о светлом будущем человечества всё ясней обнаруживало свою несостоятельность. Молодое поколение эпохи мирного сосуществования имело свои взгляды и планы на жизнь, стремилось к новизне, и запутавшимся в собственных умозаключениях партийным идеологам становилось всё труднее убеждать их и ставить на "правильный" путь. Молодёжь хотела быть самой собой, искала другие способы познания мира и себя. Диктат моральных норм тяготил её. Движимые природным инстинктивным желанием, молодые люди просто хотели жить своей единственной жизнью, отпущенной если и не Творцом, то уж точно не компартией. Новое юное поколение не собиралось долго ждать абстрактного, одного общего на всех светлого будущего, а хотело жить сегодняшним днём, настоящим моментом.

Несмотря на запреты и осуждение, часть молодёжи Страны Советов открыто проявляла интерес к западной массовой культуре с преобладающей ориентацией на развлечение и удовольствие. Рок-музыка и хиппи65 стали своеобразным социальным протестом. Власти считали представителей новой молодёжной субкультуры тунеядцами и маргиналами, начисто утратившими социальные и моральные ориентиры, травили их. За длинные волосы (признак внутренней свободы), нестандартный вид и манеры хиппи нередко избивали прямо на улице.

Конечно, движение хиппи казалось крайностью, но их нежелание быть духовно и морально искалеченными, воспитанными на запретах людьми и стремление вырваться из искусственного порочного круга вполне можно было понять. И не они стали инициаторами попрания святынь, разрушения естественной связи времён. Они, скорее, были жертвами этого...

Тем временем двойная - официальная и реальная (тоже во многом искусственная) -жизнь в огромной многонациональной стране продолжалась. На фоне банкротства идеологов коммунистического общества усиливалось настроение самодовольства партийной и государственной элиты, интенсивнее приукрашивалась действительность, всё елейнее восхвалялся инертный и уж больно полюбивший славу и суету Леонид Ильич66, вконец извративший идеи великого Ильича...

Глава 36

Эрик испытывал не просто радость и восторг, но благоговение и живительный трепет. В сыне он видел не столько себя, сколько своего отца. Маленький Армен помог ему наладить оборвавшуюся в душе связь времён. Его появление не только утешало, покрывая пластырем ноющие раны прошлого, но и вселяло настоящую веру в будущее. Помимо продолжения рода, сын подарил отцу надежду на осуществление того, чего он не сумел, не успел или потенциально не мог сделать в жизни - отпущенном человеку коротком промежутке времени между рождением и смертью, за который целеустремлённые люди пытаются добиться чего-либо значимого и долговечного.

Душа вновь парила в небесах, стремясь приобщиться к высшим тайнам. Стихи служили своеобразной молитвой: слёзы, сокрытые в сердцевине слов, казалось, превращались в вино, а вино - в кровь, животворящую и спасительную. Поэтические фантазии и мечты Эрика обретали новое дыхание и звучание, воплощаясь в самые разные светлые и оптимистичные образы. Он уверял, что пронесёт сквозь бури и грозы знамя, с которым его отец одолел врага, пока окрепнет наследник и примет священную эстафету, чтобы, пройдя отмеренный ему путь, передать реликвию своим потомкам. Тем самым знамя, символизирующее мир, - один из высших идеалов человеческой жизни, будет переходить из поколения в поколение. Не в силах вклиниться в дружные ряды этого марша поколений победы люди-ястребы превратятся в изгоев, белых ворон. Отойдут в прошлое войны, и на планете Земля утвердится мир, которого так страстно желают все нормальные люди. Не будут больше расплачиваться за чьи-то грехи и ошибки целые поколения. Взрослым уже не придётся оставлять свои семейные очаги, чтобы идти усмирять ценой собственной жизни войну, ибо сами дети не дадут ей начаться - перед многомиллионной армией детей, ведомой могучей идеей Мира, будут бессильны полчища тёмных сил зла. Ведь во Вселенной нет более могущественной идеи, чем идея, время которой пришло...

А время Мира, казалось, настало. Как и большинство советских людей, Эрик был уверен, что ещё долго (а может, и никогда больше) не будет войн, во всяком случае, глобального масштаба. И с точки зрения здравого смысла и логики это было вполне справедливо: отцы и деды жертвовали собой для того, чтобы их дети и внуки, наконец, зажили нормальной человеческой жизнью...

Космический полёт поэтической фантазии позволял Эрику взглянуть на планету глазами Гагарина. Восхищаясь её удивительной красотой как поэт, он, бывший ребёнок-сирота, одновременно напоминал людям, насколько земля, кормящая и согревающая, укрывающая и защищающая, сама нуждается в помощи и заботе. При этом земля у Эрика ассоциировалась не просто с образом матери-кормилицы, а с рано овдовевшей женщиной, маленькой и хрупкой, изо всех сил оберегающей своих детей, жертвуя собой во имя их благополучия. Такой, как его мать...

А ещё он сравнивал землю с садом в холодном космосе и призывал людей воспринимать и беречь как частичку самого себя каждое деревце, плодоносную веточку, цветок на этом живом островке. Ведь другой такой планеты нет во всей Вселенной - как не бывает у человека второй кровной матери...

Глава 37

Если известного футбольного бомбардира Эдуарда Маркарова67 никак не хотели отпускать из бакинского "Нефтяника" в Ереван, то большого поклонника его игры, строителя, ударника социалистического труда Алека Багумяна удерживать не стали.

В адрес футболиста посыпались упрёки и оскорбления, его называли предателем и эгоистом, а группа фанатов команды даже кидала камни в окна его дома. За всем этим стояли не только обида, злость и раздражение на бывшего кумира, но и политика - не зря знаменитого на весь Союз игрока позвали в Москву разбираться, почему это он вдруг собрался переехать к своим соотечественникам...

Кампания травли Багумяна была хоть и несколько завуалированной, но более жестокой и одновременно абсурдной - на него, по сути, наклеили ярлык националиста, что было равносильно клейму врага народа. Произошло удивительное: честный, порядочный и целиком преданный своему делу человек был обвинён со стороны облачённых в "интернационалистскую" тогу высокопоставленных националистов в... национализме и предан анафеме.

В итоге оба армянина, немало сделавшие для города, казавшегося им родным и многообещающим во всех смыслах, оказались в 1971 году в Ереване. Для Маркарова это решение стало судьбоносным. Тридцатилетний футболист, которого в прежней команде уже причисляли к "старикам", обрёл в "Арарате" второе рождение. В каждую игру он выкладывал все свои силы и душу, и вскоре его команда впервые вступила на всесоюзный пьедестал почёта, завоевав серебряную медаль в чемпионате страны. А впереди ждали и вовсе фантастические успехи...

Теперь Алек мог открыто болеть за любимую команду и вдвойне гордиться своим кумиром, по-новому заблиставшим в ней. Для полноты картины надо сказать, что Ереван в те дни жил большой единой семьёй, где всех, без преувеличения, объединял футбол. Стар и млад, папы и мамы, дедушки и бабушки, парни, девушки и дети - все, даже люди, совершенно не разбиравшиеся в футболе, обсуждали невероятные успехи команды, которая вдруг стала обыгрывать всех подряд не только в чемпионате страны, но и в престижных европейских турнирах. Даже знаменитая немецкая "Бавария" с легендарным Францем Беккенбауэром была вынуждена признать своё фиаско68. Победа над ведущим клубом Западной Германии на фоне продолжающейся "холодной войны" была воспринята в советском обществе чуть ли не в контексте разгрома фашизма в годы Великой Отечественной войны.

Однако если команда и болельщики приняли Маркарова восторженно, и он сразу вписался в игру, то Багумяну пришлось потратить уйму усилий и времени, чтобы обустроиться и привыкнуть к новой жизни и менталитету окружающих его людей...

Прошло четыре месяца после того, как Алек произнёс за ужином судьбоносные слова: "Уедем отсюда". Это прозвучало как нечто среднее между утверждением и вопросом, но в двух простых словах Элеонора своим женским чутьём уловила столько отчаяния, что сердце её сжалось в комок от сочувственной боли и понимания неизбежности предстоящего шага.

Найти квартиру для обмена удалось неожиданно легко - по объявлениям, расклеенным по всему городу. Одинокая пожилая азербайджанская пара, видимо, желая провести старость на родине, готова была обменять свою двухкомнатную квартиру в Ереване на аналогичную в Баку. Уже в ближайшую субботу Алек вместе с тестем поехал смотреть жильё. Квартира располагалась близко к центру города, была достаточно просторная, но нуждалась как минимум в косметическом ремонте. Для Алека, впрочем, это было сущим пустяком, он в любом случае перестроил бы обстановку и интерьер в доме на свой лад - разумеется, с учётом вкуса и предпочтений супруги. Борис Левонович, почти одногодок с хозяевами, сразу же нашёл с ними общий язык. Он приправлял деловую беседу шутками из армянского и азербайджанского фольклора. Это помогло быстро договориться. В течение двух недель все формальности были улажены, а ещё через неделю состоялся сам обмен.

Так как время близилось к сентябрю - началу нового учебного года в школах, Алек первым делом позаботился о работе для Элеоноры. Учительницу географии с десятилетним стажем, безупречной характеристикой и соответствующими анкетными данными приняли на работу в школу с русским языком обучения без проблем. А вот в делах самого Алека не всё складывалось гладко. Выговор по партийной линии был чем-то вроде "волчьего билета" в формально наднациональном, тотально идеологизированном обществе. Корпоративно сплочённая по всему Союзу коммунистическая элита не была склонна разбираться в деталях проблемы отдельного рядового коммуниста, а потому Алеку приходилось не просто представлять в партийных ячейках строительных организаций объективную картину организованной бакинским чиновником травли, но и... оправдываться за свою правду. В итоге же ему удалось устроиться лишь прорабом на стройке.

Глава 38

Армен оказался мальчиком с характером, шумным и требовательным. Он кричал при малейшем дискомфорте, напрочь отказывался от дневного сна, не мог мирно лежать в кроватке, ёрзал и всё норовил встать и выбраться из неё. Матери постоянно приходилось быть рядом, следить за каждым его движением. Даже на родительских руках он постоянно вертелся, изгибался, пытаясь то ли найти более удобное положение, то ли выскользнуть из заботливых объятий. Эрик с Ларой искали новые способы успокоить, ублажить его, однако то, что помогало сейчас, не годилось через час. Невозможно было понять, где заканчивались реальные потребности малыша и где начинались прихоти.

Озадаченный и сбитый с толку Эрик даже обратился к малышу в стихотворной форме:

Что за силища в тебе, сыночек?

Беззащитный с виду ты комочек!

Маму с папой криками стращаешь

И легко в игрушки превращаешь...

Проявлять жёсткость к чувствительному сыну было нельзя - от этого он стал бы кричать ещё сильнее, ещё настырнее настаивать на своём. У Лары было постоянное ощущение, что малышу просто невозможно угодить. Порой ей казалось, что она плохая мать и не справляется со своими обязанностями.

На самом деле проблема была не в ней. Да и проблемы как таковой не существовало, просто малыш вступил в этот мир с особыми запросами и требовал соответствующего отношения к себе. В чём заключалась его особенность? Ребёнок вкладывал массу энергии во всё, что ни делал: если кричал, то очень громко, если ему было весело, то он заливался звонким смехом, бурно протестовал, махая ручками, когда хотелось кушать... Создавалось впечатление, что он чувствует всё ярче и глубже других детей и потому так бурно на всё реагирует.

Врачи советовали родителям не беспокоиться, уверяя, что у них растёт сильный характером и чуткий душой ребёнок и что при внимательном отношении и мудрой заботе из него вырастет независимый, творческий и отзывчивый человек, способный отдать родителям и окружающим гораздо больше, чем сам требовал когда-то...

А тем временем хозяин дома попросил Эрика освободить арендуемое цокольное помещение. Причина была банальной до обидного: малыш слишком шумный и мешает другим жильцам. Молодая семья сменила ещё два съёмных жилья, пока Эрик наконец не добился очень скромной, но зато своей квартиры. И помог ему в этом не некий влиятельный знакомый, а его собственный поэтический дар - заявление в городской совет Эрик написал в необычной форме - в стихах, упрекнув чиновников в бездушии и безразличии к проблемам и скитаниям молодой растущей семьи. То ли ответственный работник горсовета оказался ценителем поэзии, то ли он испугался появления стихотворения-жалобы в газете, но результат оказался весьма удовлетворительным. Выделив малогабаритное жильё, молодую семью не сняли с очереди на квартиру с учётом того, что дети были разнополые, и к тому же ожидалось новое пополнение - это предполагало предоставление большей жилплощади.

Полгода спустя в семье Эрика и Лары появилась вторая дочь. В отличие от сына (а тем более по сравнению с ним) малышка Астхик была очень спокойная и тихая, зря не капризничала. А когда улыбалась, глаза её излучали первозданную радость, а на нежных щёчках появлялись наивные и забавные ямочки. От этой ангельской улыбки маленький дом озарялся сиянием счастья, словно по мановению волшебной палочки исчезали толстые стены, раздвигался давящий потолок и перед мысленным взором открывались бесконечно высокое голубое небо и широкие солнечные просторы под ним.

Эрик любил заглядывать в большие невинные глаза дочки, будто искал в них ответы на свои тайные вопросы, застрявшие где-то в прошлом и ожидаемые в будущем. И однажды, словно переместившись во времени на много лет назад, он увидел бедняжку Гоар на кушетке в невзрачном деревенском медпункте. Рядом лежали такие же малыши, заражённые смертельным вирусом. Некоторые не шевелились, уйдя то ли в глубокий, то ли в уже вечный сон. Родителей не пускали в помещение, и убитая горем мать, вытягиваясь на цыпочках и едва касаясь лбом холодного стекла, пыталась увидеть дочку, которая угасающим, но всё ещё удивлённым взором в последний раз глядела на мир, так и не ставший для неё домом...

Неожиданная слеза обожгла лицо, вернув Эрика в реальность.

"Теперь всё по-другому, - то ли успокаивал, то ли убеждал себя он. - Дети больше не будут чувствовать себя сиротами, потому что навсегда уйдут в прошлое войны и искусственно созданные непреодолимые обстоятельства, которые заставляют взрослых чувствовать себя такими же беспомощными, как их дети... Родители и дети всегда будут рядом, помогая друг другу достойно и радостно прожить жизнь, данную всего-то один-единственный раз..."

Глава 39

Деревня Аци жила размеренно-обыденной и вместе с тем по-своему необычной жизнью на отведённом ей маленьком клочке земли под солнцем, которое, казалось, светило здесь как-то особенно ярко и с большим старанием, дольше задерживаясь над утопающими в зелени холмами, лугами и полями. Быть может, для того, чтобы попытаться согреть старых вдов, которым всё не хватало тепла даже в самый сильный зной...

Кнар уже разменяла седьмой десяток, но, казалось, делала всё, чтобы опровергнуть закон природы о том, что человек может уставать, болеть, нуждаться в заботе. Она по-прежнему была трудолюбивой, как пчела, и сильной, как муравей. Умудрялась таскать в город, в дом к младшему сыну, какие-то котомки и торбы с мукой, овощами, сушёными фруктами и ягодами, вареньями и дошабом. При этом Эрик не мог встретить её на вокзале, так как она никогда не предупреждала о своих визитах. Каждый раз всё повторялось, как в дежавю: кто-то из соседских мальчишек вдруг стучался в дверь с известием, что бабушка Кнар стоит с вещами у подъезда. Эрик или Лара (если мужа не было дома) спускались и заставали одну и ту же картину: весь двор, от больших входных железных ворот до крыльца подъезда, был заставлен мешочками и кошёлками, полными даров природы. Они располагались на расстоянии полутора-двух метров друг от друга - таким способом Кнар по очереди таскала тяжёлые сумки от вокзала до дома, примерно полкилометра. По пути, конечно, кто-то помогал ей, про себя наверняка поругивая её детей и внуков за безразличие к пожилой женщине, так старающейся для них. Эрик каждый раз возмущался и в сердцах распекал мать, но тщетно. Кнар парировала не то в шутку, не то всерьёз: "Это не для вас, а для Арменчика". В подтверждение своих слов она кричала с порога: "Мальчик мой, посмотри, что я тебе привезла!" Бабушка доставала плюшку или булочку, специально испечённую для любимого внука, и следила, чтобы он тут же их съел, "пока свежие". Конечно, это не нравилось Ларе, но во избежание конфликта она старалась многое не замечать в поведении норовистой свекрови, даже если своими словами и действиями та подрывала её родительский авторитет в глазах ребёнка. В свою очередь мальчик, сам не ведая того, помог во многом решить тягостный конфликт во взаимоотношениях бабушки с собственным сыном и невесткой и восстановить между ними пусть и хрупкий, но мир.

Кнар пребывала в непривычном для неё состоянии. С появлением на свет Армена в душе у неё засияло маленькое солнышко, которое согревало её вернее большого, одного на всех солнца. Бабушка души не чаяла в ребёнке и явно выделяла его среди других внуков. Она даже объявила мальчика перевоплощением Арутюна, найдя во внуке видимые только ей физические и психологические сходства с дедом. Её общение с Арменом отличалось большой эмоциональностью. "У тебя на лбу звёздочка. Ты знаешь об этом?" - говорила она, словно раскрывая тайну. Или же: "Ты у нас солидный парень, с тобой можно секретничать". А однажды даже сказала с улыбкой: "Если бы удалось вернуть время вспять на много лет, и я стала бы такой же юной, как ты, то влюбилась бы в тебя..." Мальчик, конечно, ещё не понимал, что значит "влюбиться", но чувствовал, что это нечто необычное и хорошее. В самой же беззаботной с виду шутке Кнар таилась горькая правда всей её жизни...

Но теперь жизнь пошла по-другому: с рождением необычного (во всяком случае, для бабушки) внука для Кнар начался новый отсчёт времени.

Когда мальчику стукнуло пять лет, бабушка забрала его на лето в деревню. Необъятные просторы полей, откуда ветер приносил тёплый и умиротворяющий аромат созревающей пшеницы, жизнерадостные подсолнухи, напоминающие нарисованные ребёнком солнышки, сказочные виды гор и холмов, пёстрые раскидистые кусты, откуда могла неожиданно вылететь с шумом птичка (мог выскочить и суетливый заяц), разлитая в воздухе незримая и немного пугающая свобода завораживающе действовали на мальчика, будоражили детское воображение.

Бабушка пекла для него вкусные пирожки со сладко-кисловатым яблочным джемом, варила компоты из разных фруктов и ягодные соки. Свои "фирменные" блюда Кнар сдабривала уникальными историями собственного сочинения, героями которых часто выступали ближайшие члены её рода и далёкие предки. Внук с интересом слушал бабушку и часто просил повторить понравившиеся сказки. Бывало, поправлял её или подсказывал, если она отходила от предыдущего содержания своих импровизаций. Общение с ребёнком врачевало старческую душу, а сам малыш набирался опыта, обогащая свой внутренний мир и развивая память и внимание.

Ближе к закату, когда солнце уже начинало прятаться за макушки вековых деревьев, они ходили в ближайший лес собирать лещину и грецкий орех, мушмулу, алычу, кизил, ежевику. Природа щедро делилась своими богатствами. Мальчик удивлялся, как бабушка легко взбиралась на дерево и через несколько минут спускалась с торбой, полной сочных груш или яблок. Ему же, как в своё время своим сыновьям, Кнар советовала быть осторожным во всём и пугала последствиями непослушания: не лазь на дерево - шмякнешься оземь, не лезь в воду - унесёт потоком, не взбирайся на горку - покатишься вниз, не бегай - споткнёшься о кочку... Это, конечно, ущемляло мальчишеское самолюбие, но Армен вёл себя как маленький рыцарь и не перечил бабушке. Да и внушаемые ею страхи не особо действовали на мальчика: в душе он мечтал поскорее подрасти, хотя бы годика на два, и ходить с деревенскими мальчишками охотиться с рогаткой на птичек или ловить в речке рыбок...

Спустя много лет, навестив в военном госпитале раненого внука, состарившаяся, но всё ещё не утратившая живого и наблюдательного взгляда бабушка скажет: "Изгони прочь из сердца страх, а боль сама потихоньку пройдёт". Но Армен с удивлением обнаружит, что, несмотря на огромную боль, страха в сердце вовсе нет. Словно и не было страха даже в тот момент, когда смерть коснулась его, посмотрев в упор, но всё-таки прошла мимо...

Глава 40

Человек, в самом деле, достаточно быстро привыкает ко всему новому, хотя память, порой некстати включаясь в дело, вольно или невольно пытается помешать этому, тормозит и тянет назад, словно стремясь парализовать волю своего хозяина, сбить его с толку, заставить свернуть с выбранного пути.

Несмотря на разные психологические и материальные трудности, семья Алека Багумяна встала на ноги, новая жизнь потихоньку вошла в свою колею.

Харизматичная Элеонора Борисовна быстро завоевала уважение коллег и любовь учеников. Бесконечно преданная своей профессии, она старалась передать детям все свои знания без остатка, и школьники, чувствуя это, искренне хотели учиться, стремились не отстать друг от друга. Вместе с тем Элеонора Борисовна была очень требовательной, проявляла равный подход ко всем без исключения. Ануш, учившаяся в той же школе, не любила, когда мать заменяла их постоянного учителя по географии - к дочке она относилась с особой строгостью, часто вызывала к доске и "мучила", задавая дополнительные вопросы по теме урока. Некоторые учителя даже не знали, что она её мама...

Алек и на новом месте зарекомендовал себя как профессионал с недюжинной энергией и работоспособностью. Ему всё чаще доверяли строительство ответственных объектов, а вскоре выдвинули в главные инженеры. Сам Алек не менялся вместе с новыми должностями, всегда чутко относился к людям, хотя жизнь приучила его к осторожности, заставляя невольно видеть в каждом потенциального предателя. Однако, умудрённый той же жизнью, он прекрасно понимал, что в иных случаях сами сомнения являются изменниками, а потому относился ко всем с изначальным кредитом доверия, что, впрочем, не мешало ему изучать каждого, а иногда и незаметно проверять по ходу совместной работы.

Сын Борис вырос в красивого, спортивного сложения юношу и собирался поступать в физкультурный институт. Атмосфера состоявшихся в Москве XXII Летних Олимпийских игр69, на которых были установлены десятки мировых и олимпийских рекордов, вдохновила его на завоевание высот собственной мечты.

Ануш же, миниатюрная восьмиклассница-отличница, сильно увлекалась, к удивлению родителей, математикой. Хотя математиков в их роду не было, царица наук настолько покорила девушку, что она твёрдо решила связать свою судьбу с ней.

Вот так жила небольшая советская семья в маленькой горной республике, решая повседневные проблемы и в меру сил осуществляя шаг за шагом свои мечты. Планов на будущее было много, и их претворение в жизнь казалось делом времени. Однако в огромной социалистической империи, несмотря на внешнее благополучие, происходили невидимые большинству тлетворные процессы...

Глава 41

Незыблемое ощущение того, что "Советский Союз - это навсегда", было как у апологетов советской системы, так и у многих её ярых противников. Однако именно это чувство усыпляло бдительность и мешало видеть наметившиеся разрушительные политические, социальные и экономические тенденции в советской империи.

Долгое пребывание у руля огромной страны начисто лишило Леонида Брежнева самокритичности, сформировав в нём некую убеждённость в собственном величии. Дошло до того, что он уже сам награждал себя орденами, медалями и почётными званиями. И тут была своя ложная и порочная логика: человеку начинает казаться, что продолжительное нахождение на высоком посту само по себе является оправданием любых его решений и действий. Пребывать в этом приятном для генсека и крайне пагубном для страны и народа заблуждении помогали Леониду Ильичу "президиумские сидельцы", безудержно восхвалявшие его и целенаправленно формировавшие нечто вроде нового "культа личности". Как и всякое непомерное возвеличивание, всё это было уродливо, но вдобавок ещё и крайне комично: масштаб личности явно не соответствовал размерам культа. Об этом красноречиво свидетельствовали и четыре золотые звезды Героя Советского Союза на, казалось, безразмерной груди Ильича.

Рассказывали (то ли быль, то ли анекдот): однажды Брежнев сказал, что ему, небось, уже пора на пенсию.

"Что ты, Лёня! - стали в один голос заверять засидевшиеся на своих местах члены Политбюро. - Ты нам нужен как знамя. За тобой идёт народ. Ты должен остаться".

И вождь после дружных уговоров "великодушно" согласился остаться. Это был скорее пробный шар на проверку верности и личной преданности. Но в Политбюро люди были тёртые, никто не "лопухнулся".

В обмен на потворство и потакание постаревшему и больному вождю партийные должности стали превращаться в пожизненную награду - в "службу" и в "дружбу". При этом на всех уровнях процветали очковтирательство и обман, воровство и казнокрадство, росли бюрократия и чиновничий произвол...

Конечно, можно было смеяться над детской любовью вождя к разным орденам и медалям. Или снисходительно улыбаться, прислушиваясь к его маловразумительным речам. Или же закатиться в хохоте, наблюдая по телевизору за тем, как любвеобильный старик страстно и с полной самоотдачей осуществляет своё фирменное приветствие (по одному поцелую в обе щеки и финальный - в губы). Говорят, лишь единицам из руководителей зарубежных стран удавалось увернуться от "тройного Брежнева". А вот президенту Югославии повезло меньше всех - от поцелуя у него лопнула губа...

Историки утверждали, что здоровье Брежнева стало ухудшаться после подавления Пражской весны70, когда он сутки напролёт почти не спал. А нарушение дикции связывали с бесконтрольным приёмом успокаивающих средств.

...Тем временем расслабленный вождь с его прогрессирующим слабоумием, спотыкавшийся на ровном месте не только языком, но и ногами, порой не понимавший, где находится и что должен делать (иногда переводчику приходилось говорить за него), становился объектом бесчисленных весёлых анекдотов. Но если "зреть в корень", всё было крайне серьёзно и плачевно, и при дальнейшем царствовании лёжа на боку ситуация грозила выйти из-под контроля. Нараставшие с каждым днём симптомы кризиса требовали срочных изменений. Однако одряхлевшее политическое руководство страны (средний возраст членов Политбюро к 1980 году превысил 70 лет) уже органически было неспособно к переменам и, доживая свой век, даже не догадывалось, судя по всему, о надвигающейся катастрофе.

Да и у подавляющего большинства советских граждан было ощущение, что так будет всегда: бесконечные пленумы и совещания, речи унылых кремлёвских старцев (многочисленные изображения которых во главе с портретом "дорогого Леонида Ильича" были везде: в газетах, на стенах домов, в школьных классах), пятилетки, требующие не просто выполнения, но и перевыполнения, желательно за четыре года, и очереди, очереди, очереди...

Глава 42

На душе у Армена, как и у всех школьников и их учителей, было тревожно. В воздухе витала лёгкая паника. "Начнётся ли война? Будет ли третья мировая?" - эти вопросы задавались вслух и про себя, в учительской, в классной аудитории, в фойе и коридорах школы, на уроке и перемене...

Семиклассник Армен Багумян впервые видел такую растерянность на лицах педагогов, никто не находил нужных слов, чтобы толком объяснить ситуацию. Удивительно и одновременно вполне логично (на фоне многолетней фетишизации деятельности партии и её вождя), что смерть Леонида Ильича Брежнева71 была воспринята во всём Советском Союзе почти панически, тем более что всего за три дня до этого лидер страны принимал парад, посвящённый очередной годовщине Октябрьской революции. Большинству казалось, что одним только своим существованием властвовавший (пусть и в последний период формально) почти двадцать лет вождь СССР гарантировал мир и стабильность во всём мире...

Вспомнился забавный эпизод из детства. Это сейчас, в ретроспективе, он виделся комичным, а тогда Армен (пяти- или шестилетний мальчишка) воспринял слова бабушки со всей серьёзностью и ответственностью, так как тон, с которым они были произнесены, явно не терпел возражений. Отчитывая внука за то, что он ушиб колено во время игры с деревенскими мальчишками, Кнар, ткнув пальцем в огромный портрет Брежнева на передовице старой газеты, нарочито назидательно произнесла: "Посмотри, почти ровесник тебе, а какие дела делает!" Конечно, на самом деле Леонид Ильич был почти ровесником самой бабушки (старше её на несколько лет), но мальчик не стал спорить во избежание новых ограничений с её стороны.

Да, Брежнев делал важные дела, особенно в первый период своего правления советским государством. Безусловными его достижениями являлись политическая разрядка 70-х годов, когда были заключены соглашения с Соединёнными Штатами об ограничении стратегических наступательных вооружений, Хельсинкские соглашения о целостности и нерушимости границ Европы, советско-французская декларация о нераспространении ядерного оружия. Советский Союз постоянно выступал с мирными инициативами, что повышало его авторитет на международной арене. Правда, всё это было перечёркнуто вводом советских войск в Афганистан72. Именно тогда США вновь объявили СССР "холодную" войну, она возобновилась с новой силой. Ситуация грозила третьей, катастрофической для всего человечества, мировой войной - к началу 80-х каждая из сторон была способна уничтожить всё живое на земле более 30 раз...

Смерть генсека погрузила страну на несколько дней в траур: гнетущая музыка по радио и телевидению, мрачное убранство городов, повисшая в воздухе тягостная тревога, выражение печали на лицах людей... Впрочем, сам по себе уход из жизни Брежнева не заставил людей плакать навзрыд - так, как рыдали многие, и взрослые, и дети, когда умер Сталин. И это при том, что в период властвования Брежнева, в отличие от эпохи Сталина, исчезла атмосфера всеобщего страха, и даже диссиденты особо не боялись за свою жизнь, хотя и запросто могли угодить в психушку на принудительное "лечение"...

Конечно, на церемонии похорон Леонида Ильича, "пламенного марксиста-ленинца", "виднейшего деятеля международного коммунистического и рабочего движения", "выдающегося руководителя Компартии и Советского государства", "неутомимого борца за мир и дружбу народов", звучали официальные речи, слова возвеличивания, благодарности, сочувствия и соболезнования, однако многие в душе вздохнули с облегчением, потому что больше уже не было сил глядеть на тяжелобольного старика, едва держащегося на ногах и мало кем воспринимаемого всерьёз...

Казалось бы, где Леонид Ильич, а где изящная словесность! Но Брежнев был не только Генеральным секретарём, председателем Президиума Верховного Совета СССР, Маршалом Советского Союза, но и лауреатом Ленинской премии по литературе. Анекдоты на эту тему также появлялись в изобилии. В одной из расхожих баек стареющий вождь произносит: "Все говорят, что "Малая земля" - отличная книга. Все читали. Может, и мне почитать?"

Но шутки шутками, а союзная литературная критика признала книги Брежнева (написанные с его слов, но не им лично) чуть ли не вершиной современной советской литературы. Они издавались миллионными тиражами, вошли в школьную программу, а апофеозом стала Ленинская премия по литературе, присуждённая Леониду Ильичу за два года до его смерти.

Говорят, Брежнев когда-то сам сочинял стихи, но крайне наивные и неискусные. Однако в итоге официальное признание и премию он получил, несмотря на то, что телевизионный образ немощного лидера резко контрастировал с рассказами о его героической боевой молодости, вызывая ощущение фальши. И это притом, что многие настоящие, талантливые писатели творили в отсутствие каких-либо гарантий на заслуженный публичный успех, а некоторые и вовсе рисковали своим будущим, так как совесть для них оказалась важнее покоя и безопасности.

Особенно чувствительно политика насаждения единомыслия и растворения человеческой личности в государстве отражалась на людях искусства. Подлинно творческому человеку вечно приходилось чем-то жертвовать. Для того чтобы издать сборник стихотворений, начинающему поэту в качестве своеобразного теста на лояльность порой приходилось сначала отдать дань Лениниане73 - поместить на первых страницах книги пару-тройку стихотворений о вожде мирового пролетариата, о засиявшей заре коммунизма, о радеющей за народ партии и её мудром вожде... Лишь после этого дозволялось приоткрыть свою душу, выразить тревогу о том, что человек оказался в духовном вакууме, перестал слушать и слышать природу, потерял связь между земным и небесным... При этом в ответ он получал от критиков обвинения в пессимизме, нигилизме и безыдейности...

Отвращение к официальной пропаганде усиливалось как среди интеллигенции, так и в других социальных слоях населения. Общество устало жить в условиях постоянной мобилизации и идеологической взвинченности, раздутой "всеобщей ответственности". Люди стали терять веру не только в обещанное светлое будущее, но и в простую человеческую справедливость. Социализм в советском исполнении изживал себя, умирал естественной смертью, и своеобразным символом этого процесса были кремлёвские старцы, готовые почить в своих высоких креслах, но не уступить место молодым, перспективным кадрам.

Да, брежневский авторитарно-консервативный режим был обречён. Однако людям не надо было выходить на массовые митинги, чтобы выразить свой протест в связи с существующей идеологией и порядками. Они, не сговорившись, просто стали жить для себя, тем самым проявляя своё неприятие существующего государственного и общественного строя, фактически превратившегося в ненужный ритуал.

Вместе с тем мало кто мог представить себе, что огромное здание советской империи, сооружаемое на протяжении многих десятилетий разными поколениями, может в одночасье развалиться на ровном месте, без мировых войн и катаклизмов...

Глава 43

Эффект "кремлёвских старцев" сыграл злую шутку со страной, которая за три года трижды погружалась в траур по случаю смерти государственных лидеров.

После Брежнева на пост Генерального секретаря был избран Юрий Андропов74, до этого в течение пятнадцати лет возглавлявший КГБ. В целом советское общество восприняло это как доброе предзнаменование. Как личность Андропов отличался от большинства политических деятелей своего поколения высоким уровнем культуры, компетентностью, чётким представлением реального положения дел в стране, личной скромностью и сдержанностью. Естественно, он предпринял попытки наведения порядка в обществе. Однако присущие новому советскому лидеру жёсткие манеры действий, попытка реанимации административной системы управления посредством подавления имеющейся относительной свободы внутри страны на фоне усиливающейся конфронтации во внешней политике и изнурительных военных расходов, отсутствия экономических преобразований и чёткой концепции дальнейшего развития общества не могли в корне изменить ситуацию. Да и что кардинального мог изменить в стране "рыцарь без страха и упрёка" всего за пятнадцать месяцев своего нахождения у власти?..

Иногда политик больше запоминается не по своим значимым делам, а по одной оригинальной детали внешности, изюминке в манере поведения, драматическому или курьёзному эпизоду из профессиональной деятельности или личной жизни.

Все, кто наблюдал вживую или на экранах телевизоров за торжественной церемонией похорон Юрия Андропова на Красной площади, вряд ли забудут странную, можно сказать, трагикомическую сцену: будущий преемник усопшего главы государства Константин Черненко75 отчаянно, словно сопротивляясь невидимой силе, пытается поднять правую руку, чтобы дотронуться до края своей широкой шляпы и отдать честь умершему соратнику по партии. Будто в замедленном кадре дотягивается, наконец, дрожащими пальцами до мочки уха, но не проходит и нескольких секунд, как рука падает в полном изнеможении... Всем стало ясно: "И этот не жилец!"

Подобный кризис правящей элиты не переживала ни одна держава в мире. У людей вновь появилось ощущение надвигающейся катастрофы...

Но было бы несправедливо занести Константина Устиновича в анналы истории лишь в качестве немощного старика, неспособного даже руку поднять. За год и неполный месяц своего правления он не только продолжил, но и расширил некоторые реформистские начинания своего предшественника. К примеру, борьбу с теневой экономикой, увеличение прав предприятий, ускоренное внедрение достижений научно-технической революции, что было призвано приостановить наметившиеся в экономической и социальной сферах жизни кризисные явления и модернизировать производство.

Во внешней сфере Черненко санкционировал возобновление переговоров между Советским Союзом и Соединёнными Штатами. Но что самое примечательное: в рамках идеи создания новой Программы КПСС развернулась общественная дискуссия о "стадии развития общества", которую предлагалось именовать не застойным брежневским "развитым", а динамичным "развивающимся" социализмом, предполагая, что это даст мощный импульс развитию народного хозяйства и страны в целом...

Ну а ученику выпускного десятого класса Армену Багумяну Константин Черненко особенно запомнился тем, что именно при нём официально был введён праздник День знаний76.

С уходом из жизни Черненко, самого престарелого из советских лидеров, когда-либо получавших пост Генерального секретаря ЦК КПСС, завершилась "эпоха пышных похорон".

На пост лидера СССР заступал представитель нового поколения, непривычно молодой для вождей последнего времени и немного эксцентричный Михаил Сергеевич Горбачёв77. У людей появилась надежда, что энергичный (по советским меркам) политик сможет вернуть страну к стабильности и процветанию.

Глава 44

Михаил Горбачёв вошёл в историю как крайне неоднозначная фигура: его любят и ненавидят, восторгаются и беспощадно критикуют. На Западе он обрёл репутацию амбициозного и энергичного политика, проявляющего живой интерес к тамошним общественным идеалам и методам управления экономикой. В Советском Союзе, а позже и на постсоветском пространстве, наоборот, многие возненавидели Горбачёва и приписывали ему почти "геростатову славу". В самом деле, обычному советскому гражданину трудно было понять, как можно одним росчерком пера сдать то, что было завоёвано большой кровью их предков и современников, их собственной кровью. Те, кто поначалу с энтузиазмом и воодушевлением приняли и поддержали "перестройку"78, затем стали предъявлять инициатору "нового мышления" массу разнообразных претензий, вплоть до обвинений в тягчайших преступлениях, меж тем как сам Михаил Сергеевич явно ощущал себя неким спасителем мира и всего человечества.

Что ни говори, а в период деятельности Горбачёва в должности главы государства и руководителя КПСС в Советском Союзе произошли серьёзнейшие трансформации, повлиявшие не только на судьбу огромной империи, но и на весь мир: масштабная попытка реформирования советской системы посредством политики гласности, свободы слова и печати, плюрализма мнений, демократических выборов, введения в стране рыночной модели хозяйствования, отказа от государственного статуса коммунистической идеологии в корне изменили внутреннюю жизнь и внешний облик СССР. Инициированная им международная политика разрядки привела к окончанию "холодной войны", подтверждением чего стал вывод советских войск из Афганистана, а сознательное ослабление контроля над социалистическим лагерем привело к исторической смене власти в большинстве стран. Расчленённая Германия объединилась79, а Соединённые Штаты перестали рассматривать СССР как "империю зла" 80.

В массовом народном сознании Горбачёв остался инициатором антиалкогольной кампании. Казалось бы, одна лишь польза от того, что население будет употреблять меньше спиртного, однако "сухой закон" повлёк за собой множество побочных эффектов. Не до конца продуманная кампания привела не только к сокращению производства алкоголя и существенному повышению цены на алкогольные напитки, но и к исчезновению сахара в магазинах, вырубанию виноградников, отравлению людей сомнительным самогоном, а в итоге - к массовому недовольству простых граждан, как пьющих, так и трезвенников.

Эрик с болью видел, как вырубаются тутовники в родной деревне. Его критическая статья с коротким обличительным стихотворением в областной газете не помогла - коварная рука с беспощадным топором была уже занесена. В Центре никому не было дела до того, что шелковица для карабахца - это не просто налитые солнцем сладкие ягоды (любимое лакомство наезжающих летом из разных концов огромной страны родственников-дачников), но и тутовый дошаб - настоящая панацея от всевозможных болезней. Это знаменитая тутовая водка, которую жители маленького древнего края искренне считали эликсиром долголетия, чем и славились на весь Советский Союз. Это, наконец, память о предках. А разве можно безнаказанно рубить живую связь времён?..

Перестройка, стартовавшая главным образом как экономическое обновление страны, наоборот, привела к углублению социально-экономического кризиса. Вопреки изначальным ожиданиям, в результате перестроечных реформ, нередко походивших на метания и конвульсии (одни заявления молодого генсека противоречили другим, слова всё чаще расходились с делом), появились хаос и неразбериха в управлении страной.

Отсутствие у властей чёткого комплексного плана действий и попытка реформировать общество чуть ли не вслепую, противоречивость самих реформ и непоследовательность предпринимаемых мер привели к печальному исходу: люди лишились даже хлеба насущного, с прилавков магазинов исчезли продукты, на многие виды жизненно важных продовольственных товаров, как в прежние кризисные и военные годы, была введена карточная система. Накачивание экономики безналичными рублями привело к гиперинфляции, дефолту. Строители несостоявшегося коммунизма и вроде бы победившего социализма в одночасье потеряли накопленные годами сбережения. Чувство неуверенности людей в завтрашнем дне переросло в стойкое ощущение безысходности и тупика.

Первичная социальная ячейка общества, рядовая советская семья, оказалась в полнейшей растерянности. Бывшие пионеры, столь уверенные в себе и в светлом будущем своей страны, спасовали перед новыми, безжалостными реалиями жизни. Никто не учил их в детстве, что всего надо добиваться исключительно собственными силами, что государство не поддержит, друг не только не сможет протянуть руку помощи, но, чего доброго, ещё и невольно станет конкурентом в жёсткой борьбе за выживание... Да, прочно вошедший в привычку коллективизм вдруг уступил место откровенному, дикому индивидуализму - каждый должен был выкручиваться сам, как может.

Эрик испытывал боль, видя, что искажаются ценности жизни, попираются моральные устои. Он писал о том, как обтёсанные камни остались на земле, а неотёсанные поднялись на стену, как под тяжёлым грузом досады страдает стена - покорно и молча.

Поэт сравнивал новое время с взбесившимся жеребцом. Закусив удила, устремляется он вперёд в слепом агрессивном возбуждении, и расступаются перед ним все преграды. Кто особенно ловок и силён, успел прыгнуть на взмыленный круп коня и делает отчаянные усилия удержаться на нём. Некоторые из них даже пытаются укоротить обезумевшее животное. Другие, менее шустрые и проворные, прилипли, как слепень, к заду или хвосту лошади и несутся неведомо куда, лишь бы не отстать от других. А кто робок и нерешителен, тот и вовсе опешил, потерялся, безнадёжно отстав...

Самым лёгким способом дальше жить казался алкоголизм, который притуплял чувство ответственности за себя и своих родных. Добычей официально запрещённого "зелёного змия" стали миллионы...

У трезвых же граждан с каждым днём усиливалось ощущение надвигающейся масштабной катастрофы. Огромная лоскутная империя трещала по всем швам, всё чётче обозначался и кризис национальных отношений. Становилось очевидно: искусственный интернационализм со смешением традиций без прочной духовной основы подобен мине замедленного действия, способной сдетонировать в любой, самый неожиданный момент.